Убить стивена кинга (СИ)

Здесь уместно вспомнить слова Дорна в пьесе Чехова «Чайка»: «Вы взяли сюжет из области отвлечённых идей. Так и следовало, потому что художественное произведение непременно должно выражать какую-нибудь большую мысль… Я прожил свою жизнь разнообразно и со вкусом, я доволен, но если бы мне пришлось испытать подъём духа, какой бывает у художников во время творчества, то, мне кажется, я презирал бы свою материальную оболочку и всё, что этой оболочке свойственно, и уносился бы от земли подальше в высоту… И вот ещё что. В произведении должна быть ясная, определённая мысль. Вы должны знать, для чего пишете, иначе, если пойдёте по этой живописной дороге без определённой цели, то вы заблудитесь и ваш талант погубит вас».

И ещё немного Чехова (из письма Суворину): «Я хотел только сказать, что современные лучшие писатели, которых я люблю, служат злу, так как разрушают. Одни из них, как Толстой, говорят: “не потребляй женщин, потому что у них бели; жена противна, потому что у неё пахнет изо рта; жизнь – это сплошное лицемерие и обман, так как человек по утрам ставит себе клистир, а перед смертью с трудом сидит на судне, причём видит свои исхудалые ляжки”. Другие же, ещё не импотенты, не пресыщенные телом, но уж пресыщенные духом, изощряют свою фантазию до зелёных чёртиков и изобретают несуществующего полубога Сикста “психологические опыты”… И в памяти остаются только “опыты”, которые… третируют с высоты писательского величия совесть, свободу, любовь, честь, нравственность, вселяя в толпу уверенность, что всё это, что сдерживает в ней зверя и отличает её от собаки и что добыто путём вековой борьбы с природою, легко может быть дискредитировано “опытами”, если не теперь, то в будущем. Неужели подобные авторы “заставляют искать лучшего, заставляют думать и признавать, что скверное действительно скверно”? Неужели они заставляют “обновляться”? нет, они заставляют Францию вырождаться, а в России помогают дьяволу размножать слизняков и мокриц, которых мы называем интеллигентами. Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция, которая не может придумать для себя приличного образца кредитных бумажек, которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает всё, так как для ленивого мозга гораздо легче отрицать, чем утверждать… Вялая душа, вялые мышцы, отсутствие движений, неустойчивость в мыслях – и всё в силу того, что жизнь не имеет смысла, что у женщин бели, и что деньги – зло.

Где вырождение и апатия, там половое извращение, холодный разврат, выкидыши, ранняя старость, брюзжащая молодость, там падение искусств, равнодушие к науке, там несправедливость во всей форме. Общество, которое не верит в Бога, но боится примет и чёрта, которое отрицает всех врачей и в то же время лицемерно оплакивает Боткина и поклоняется Захарьину, не смеет и заикаться о том, что оно знакомо с справедливостью».

ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ

Поиски средств. Некоторые ломаются на этом. Часто приходится слышать от начинающих писателей: «Для начала похалтурю маленько, чтобы деньжат заработать, а уж потом для себя поработаю, настоящее произведение сделаю». Не получается так. Все ломаются на этом «для начала». Начиная с халтуры, человек укрепляет в себе халтуру. Мы – то, что мы делаем. Кто позволяет себе фальшивить, когда нет настроения трудиться в полную силу, тот превращает это в норму. Творчество – это труд, пот, усталость, полная отдача себя. Когда этого нет, творчеством и не пахнет, а есть только халтура, механическое исполнение заказа, за которым прячется тот, кто бережёт себя «для будущих шедевров». Про такого писателя можно уверенно сказать, что у него нет будущего. Он может стать грамотным ремесленником, хорошенько напрактиковавшись и нахватавшись кое-каких знаний, но ему не суждено стать художником.

Мой путь сильно отличается от пути многих других писателей. Я начинал сочинять для себя, не ориентируясь на публику. Но не это главное. Писательский труд не приносил мне денег. Мне приходилось работать кинооператором, журналистом, фотографом, рисовальщиком, и это была не халтура, а качественное выполнение поставленной передо мной задачи, в которую я вкладывал всё моё мастерство. Параллельно я трудился над моими книгами. Неоднократно мне предлагали писать для «кого-то», то есть стать, как это называлось в те дни, «литературным негром», то есть «ghost writer», но это означало, что я должен расстаться с собой, ибо «литературный негр» не пишет своё. Растрачивать талант на это – нравственное преступление.

Однако настал момент, когда я, будучи автором четырнадцати уже опубликованных книг, получил предложение поработать над чужими мемуарами. Я понятия не имел о том, как это может происходить. «Он тебе расскажет, а ты превратишь его слова в литературу, – объяснил мне издатель. – В книге будет указано, что ты автор литературной записи, возле твоего имени будет стоять копирайт».