«Однако я не могу скрыть от Вас, милая и добрая maman, что Ваше письмо от 12 мая и последнее от 6 июня меня сильно огорчило; в первом Вы говорите, чтобы я подумал как следует об обстоятельствах рождения Марии, и прибавляете: “Считаю своим долгом еще раз поговорить обо всем этом. Говорю в последний раз, чтобы покончить с этим навсегда. Я равно буду любить твою жену, кто бы она ни была, она будет моей милой дочерью”».
Понятно, что исчерпывающий разговор с матерью состоялся по возвращении Александра в Петербург. Известно также, что точка зрения императрицы Александры Федоровны не повлияла на решение цесаревича. Александру была ближе позиция отца: формально все в порядке, а до остального никому нет дела. Император на протяжении всей поездки цесаревича вел себя сдержанно, осторожно корректируя поведение молодого человека через графа Орлова. Письмо графу от 4 июня подвело черту под всеми событиями путешествия:
«Да благословит Вас Бог за все, что сделали и делаете для моего сына, и я не забуду никогда того, что он следовал Вашим советам относительно того, как ему следовало себя вести. Я прошу Вас и впредь сообщать все, что мне нужно по определенному делу, и прошу Вас держать рот на замке и обращаться только прямо ко мне. При Вашем возвращении через Берлин Вы должны сделать себя неуязвимым для сотен тысяч глупостей и сплетен, которыми Вас будут угощать на этот счет. И при первых же попытках обрезайте тех, которые осмелились бы Вам говорить что-нибудь непозволительное. Исключение я делаю только для Короля, который, как дед, имеет, конечно, право высказать свое мнение».
В этом эпизоде император Николай I повел себя как умудренный опытом отец, тщательно охраняющий психику молодого человека, делающего важный жизненный выбор. Кроме этого, очевидно, что то было время, когда российский император мог игнорировать и не такие политические риски. Рисков в предстоящем браке наследника, к сожалению, было больше, чем мог предположить император. Однако Николай I предпочитал двигаться как корабль, разрезающий волны, не понимая, что одна из волн, откатившись от его мощного торса, может обратным ходом накрыть неопытного наследника. Главным же сигналом для окружающих было императорское указание держать рот на замке, что и происходило все последующие годы.
Во всем этом деле была и другая сторона – несчастная принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария, дочь барона Августа де Гранси, которой ничего не оставалось, как ждать решения своей участи в маленьком Дармштадте, прислушиваясь к новостям из Петербурга.
Вышеприведенный эпистолярий не содержит одной существенной детали, без которой последующие события выглядят не вполне убедительно, и в особенности строгое требование императора закрыть рты на замок.
Наследник, как известно, несколько задержался в Дармштадте на следующий день после приятного вечера в театре, принимал участие в параде и завтракал с родственниками Великого герцога. По-видимому, молодой человек решил сжечь все мосты тут же, в Дармштадте, и тайно обручился с Марией. Обручение проходило по канонам западной церкви, после обращения жениха к отцу невесты. В данном случае Александр переговорил с герцогом и, получив согласие «почтенного старца», совершил обряд «sponsalia de future» (обручение ради будущего брака). Графа Толстого, а соответственно, и императора он поставил в известность несколько позже, когда дело было уже сделано. Обручение не имело юридической силы, но возлагало на Александра серьезную моральную ответственность, переступить через которую было уже не дано никому, и прежде всего родителям.
Все последующие события, включая официальное сватовство наследника и роскошную свадьбу, хорошо известны и описаны в многочисленных мемуарах и письмах.
Характерно, что в русской историографии многие годы спустя продолжал действовать строгий приказ императора Николая I о неразглашении подробностей брака наследника-цесаревича Александра Николаевича, которые стали с течением времени известны только немногим. Запрет действовал и при Дворе, но близкому окружению императора Александра II было известно все.