Убить Зверстра

— Вот и хорошо, — Ясенева посмотрела на собеседницу пристально, мол, кумекай проворнее, что еще мне от тебя надо. А та ни в какую. Пришлось дальше объяснять: — Мне привычно новые знакомства заводить, но тут ведь дело тонкое — смерть на перекрестке, это не шутка. Лучше бы мне через вас на нее выйти.

И начала Ясенева учить Марию Григорьевну, как поступить. Надо позвонить Зое Ивановне будто по своему почину и сказать, что приходила журналистка, можно и имя Ясеневой назвать, которая хочет дознаться до истины, почему у Евдокии Тихоновны удар внезапный случился. Ну и собирает факты последних дней ее жизни.

— Скажете приблизительно такое: я, мол, все рассказала, но, может, и ты чем-нибудь поможешь. Подруга все-таки. Да этой самой Ясеневой все равно известно, что Евдокия Тихоновна на том перекрестке оказалась по вашей просьбе. Начнешь упираться, а она, не ровен час, заподозрит вас в неладном и в газете об этом напишет. Поговорить — это ж не куль с мукой на мельницу нести. Соглашайся.

— Уговорю, — заключила Мария Григорьевна. — Яков и Розка ей все равно уже про приход вашей девчонки с рецептом сказали, так что большой новостью твой интерес к Евдокее для нее не будет. Но, понимаешь, не захочет она при мне-то откровенничать, — засомневалась вдруг старушка.

— А что так?

— Что, что… — Мария Григорьевна вскинула прищуренный взгляд куда-то повыше головы собеседницы. — В партейные годы Евдокея горбатилась на них по должности, Ваньку им нянчила, дом, бывало, присматривала и вообще во всем помогала. А теперь дело другое, теперь это голая капиталистическая эксплуатация, грех то есть. Не будет она при мне открываться, засовестится. Она, правды деть некуда, баба бесстыжая, но меру знает.

— А мне и не надо при вас! Так даже лучше.

— Ну, тогда давай телефон и жди моего сигнала.

***

Но позвонила Ясеневой не Мария Григорьевна, а сама Зоя Ивановна, и не когда-нибудь, а в тот же день по полудни. Хвостиком виляла, даже по голосу чувствовалось. Ясенева, уловив ее настроения, приняла игру в поддавки, намекнув, что всему поверит, что та рассказать надумала. Договорились встретиться на следующий день и посидеть на лавочке в скверике.

— И вам будет рядом, — гомонила предупредительная Зоя Ивановна, — и я прогуляюсь, а то все в доме сижу, лень бывает пройтись без дела. А дел особенных нет.

Хотелось Дарье Петровне встретиться с Зоей Ивановной у себя дома, чтобы спокойно записать этот разговор на диктофон, да, видно, придется отказаться от этого. Хотя попробовать можно. Дарья Петровна поставила на зарядку аккумуляторы и задумалась, как незаметнее приспособить на себе микрофон. А потом поняла, что не сможет по совести своей без разрешения противоположной стороны записи эти делать. А значит, нечего комбинировать, возьмет диктофон в руки и дело с концом, если Зоя Ивановна возражать не будет.

До вечера прикидывала, что может неожиданного услышать от новой знакомой, кроме того, что Ваня их болел и они попросили Евдокию Тихоновну сходить в аптеку за лекарством. Знает ли Зоя Ивановна о прошлогоднем приключении ее подруги в новомосковском лесу или нет?

Утро вечера мудренее, не зря сказано. Утром Ясенева была готова к разговору, в котором ей очень хотелось зацепить тему Ваниных увлечений шахматами, поговорить о его переживаниях по случаю потери друга Жени Пиленко и о ночных похождениях в поисках преступника.

Солнце, подымаясь из-за собора, било им сначала в спины, приятно согревая, а потом переместилось на левую сторону и начало заходить так, чтобы светить в лицо. На эту его дорожку, дугой описанную по небу, ушло немало времени, а Зоя Сафронова никак не могла наговориться со своей новой знакомой. Дарье Петровне пришлось потрудиться, чтобы снять с той напряжение, рассеять подозрения в возможном подвохе или обвинениях. Она много рассказывала о себе, о своей жизни, говорила об отце, о книге, которую о нем пишет, с неподдельной искренностью благодарным словом вспоминала те времена, которые Мария Григорьевна по ярмарочной балаганности своей называла «партейными». На самом деле не такой Мария Григорьевна была простой и забитой, чтобы не выражаться грамотно, но вот пристал к ней такой именно стиль общения, и терпи ее театральные выкрутасы. Нравилось ей это, что ли.

А потом перешли в разговоре на детей, на внуков. И опять же сокрушались обе, что нет детям, на кого равняться, что старых героев порушили, развенчали, зачеркнули в представлении молодых их роль и значение в нашей жизни. А новых не создали. На чем детей воспитывать, кого в пример ставить? Никто не думает, что ниша эта осталась пустой, и фильмы заграничные резво заполняют ее эдакими суперменами, которым море по колено. Когда-то, в конце ХІХ века, старшее поколение опасалось дурного влияния нигилизма, а теперь этот нигилизм благом был бы. Здоровые сомнения и поиски новых идеалов никому повредить не могут. Но нет же, насаждается вседозволенность, безнаказанность, что по меткому выражению самих же бандитов есть не что иное, как беспредел.

Так подошли и к Ване.