Убить Зверстра

Раньше я думала, насколько у меня это получалось и как часто этот предмет приходил на ум, что неврозами болеют только женщины: разные там обмороки, мигрени, депрессии, бессонницы, страхи и ахи — это порождение их природной мнительности. Оказалось, ничуть не бывало. Даже наоборот. Если говорить о том, что неврозы провоцируют гипертонию, то тут мужчины явно занимают первое место.

Были здесь и совсем молодые ребята, долечивающиеся после травм и потрясений, полученных на постсоветских войнах. Война была у каждого своя: Афганистан, Туркмения, Приднестровье, Чечня, Югославия. А теперь добавились и местные потасовки: киевский майдан, крымские сражения, забастовки горняков. Да разве все их перечислишь? Случалось, здесь сталкивались ребята, воевавшие на одних баррикадах, но по разные стороны. Странно, но люди привыкли к таким ситуациям и, встретившись, не выясняли отношений, не продолжали бои словесными перепалками, а просто старались обходить травмирующую их тему молчанием. Здесь они были по одну сторону фронта, ибо воевали против болезни, и это примиряло и объединяло их. Они были очень мудрые, эти рано повзрослевшие юнцы, и кажется, что теперь не только личные убеждения, но даже соображения  государственного порядка не толкнут их больше на силовой конфликт. Отпелись, с нервами не стоит шутить.

Неужели надо обязательно навидаться смерти, чтобы перестать жаждать крови врага? Меня удручает мысль, что в человеке еще много первобытного, инстинктивного, что он далек от совершенства, от идеала, каким я нарисовала себе его, находясь под крылышком Ясеневой.

Хотя об этом можно спорить. Никто не обладает абсолютной истиной ни в понимании идеала, ни в способах достижения справедливости, ни даже в толковании понятия «справедливость». Муторно становится на душе от осознания, что справедливость каждый все еще понимает по-своему и идет к ней, торя свою дорожку. А эти самодельные тропы ведут к войнам, и выходит, что большой путь к добру должен быть один — через общечеловеческие ценности. Глядя на этих ребят, я вспоминала родителей.

Мой брат Димка, когда был маленьким, выклянчил, чтобы они купили ему игрушечный пистолет. Родители долго упирались, не соглашались, но он ревел благим матом, и им пришлось уступить. Получив игрушку, Димка выскочил на улицу и начал трещать, наводя ствол на прохожих. Мама, увидев это, немедленно отобрала пистолет и от всей души начала пороть его, приговаривая:

— Целиться в людей нельзя!

— А во что можно-о-о… — ревел брат.

— В предметы, в предметы, в предметы… — вколачивала мама эту мысль одновременно со шлепками по заднице.

— Хочу быть солдатом! — орал Димка.

Мама лупила его до тех пор, пока он не передумал воевать. А вечером у него состоялся мужской разговор с отцом.

— Ты, в самом деле, хочешь быть солдатом?

Димка долго оглядывался по сторонам, но, убедившись, что мамы поблизости нет, шепотом признался:

— Я хочу воевать на стороне наших.

— Допустим, — сказал отец. — Но оружием воюют только плохие солдаты, хорошие воюют умом.

— Да?

— Да.

— Что-то я не слышал о таких, — ехидно прищурился Димка. — В кино все стреляют.

— В кино показывают, как не надо поступать.

Брат деловито почесал за ухом, соображая, и видно было, что он старался на совесть.

— А как называются хорошие солдаты?

— Дипломаты.

Это слово ему ни о чем не говорило. От крушения прежних представлений он снова заревел, приговаривая:

— Для плохих людей не делали бы пистолеты-ы-ы…

— Их делают для хороших, например, для спортсменов.

Сошлись на том, что сейчас Димка будет готовить себя для спорта, а в более сложных материях разберется, когда подрастет.

Да-а, я была менее покладистой, чем Димка. В итоге он имеет высшее образование, а я — среднее профессиональное. Страшно подумать, как могла бы сложиться моя судьба, не попади я к Ясеневой.

Мальчики, естественно, обратили на меня внимание и пытались улучить момент, чтобы познакомиться. Пока я выхаживала Дарью Петровну да бегала по ее следственным поручениям, я была для них недосягаема. Теперь же они окружали меня стайкой и после первых расспросов стремились выговориться сами. Они знали все друг о друге, и когда после короткого общего разговора кто-то один завладевал инициативой исповеди, остальные отходили в сторонку.

В один из вечеров мне попался нескладный рассказчик, и я успевала поглядывать на экран телевизора и одним ухом слушать его.