Убитый манекен

— Жюли! — позвала Берта Лабар. Потом повторила громче — Жюли!

Женщина на кровати не пошевелилась.

— Вы видите, она спит…

Не отвечая, судебный следователь потихоньку прошел на середину спальни, оставив Бине и Де Миля на пороге. Он был заинтригован. Заинтригован и обеспокоен. Сон Жюли Лабар должен был быть очень глубок, если ее не побеспокоили ни шаги на лестнице, ни грубый голос Берты… Эрали испытывал тягостное ощущение, что портной и его сестра, эта женщина без возраста, хитрая и неискренняя, провели его. А Лабар? Почему Лабар остался на кухне?

Судебный следователь окинул взглядом нищую обстановку вокруг, узкий, покосившийся зеркальный шкаф, умывальник, стол, покрытый вышитой салфеткой, ковер, выцветший за многие годы. Подойдя к окну, он отогнул штору. Внизу, словно в глубине темного колодца, находился маленький плохо замощенный дворик.

«Какой порядок! — подумалось ему. — Какой жестокий порядок!..»

Ничего не валялось на стульях, ни платья, ни белья. На каминной полке стояли лишь часы с двумя подсвечниками по бокам, как часовые. Почти против воли Эрали провел параллель между вещами и хозяевами, сравнив подсвечники с Лабаром и его сестрой, а часы с «красавицей Жюли».

Впрочем, в самом ли деле она так хороша, как говорят? Он не видел ее лица, повернутого к стене, под черной волной волос.

Судебный следователь обернулся к двери.

— Кто убирал эту комнату? — поинтересовался он.

Как он и ожидал, Берта Лабар резко ответила:

— Это я.

Приблизился к шкафу, провел пальцем по одному из желобков. Ни пылинки.

«Да, да, — подумал он, оборачиваясь к кровати, — эта женщина принадлежит им, им обоим! Это не ее дом, а дом ее мужа, мужа и его сестры… Даже эта спальня — не ее спальня…»

Он кружил по комнате во власти все возрастающей глухой тревоги. Машинально он попытался открыть шкаф. Тот оказался заперт на ключ, но ключа не было в замке.

— Ну что? — раздался голос Берты Лабар. — Чего вы ждете? В конце концов вы ее разбудите…

Эрали опустил голову. «Разбудите…» Жюли Лабар лежала в постели совершенно неподвижно. Можно подумать… Да, глядя на нее, можно подумать, что Жюли Лабар никогда не проснется.

— Иду, — сказал судебный следователь. — Минутку…

Он подошел к кровати на расстояние вытянутой руки, нагнулся. Он не увидел лица, лишь бледный лоб, но простыня равномерно приподнималась дыханием.

Резко отвернувшись, Эрали вышел из комнаты.

VIII. Точно такая же ночь

«Точно такая же ночь», — заявил Антуан Лабар судебному следователю. И добавил:

— Даже, может быть, еще более темная…

Аптекарь Гитер, выходя вечером из дома, был того мнения, что ночь явно более темная, чем накануне.

Большими шагами он шел вдоль стен, восхищаясь собственной отвагой. Жена сказал ему:

— Артур, на твоем месте я бы не стала выходить вечером, пока убийца Виру на свободе… Кто знает, может, он ищет новую жертву…

Артур Гитер пожал плечами и надел пальто. Несмотря на худобу и тщедушность, ему нравилось изображать решительного, даже своенравного человека.

— Послушай, — ответил он, — ты же не хочешь, чтобы я пропустил игру?.. Завтра в деревне будут пальцем показывать на тех, кто сегодня побоится прийти в Белую Лошадь.

Г-жа Гитер была чувствительна к такого рода аргументам. Она гордилась тем, что вышла замуж за смелого человека, и всегда разделяла общественное мнение:

— Ладно… Но хотя бы возьми трость!

Она вложила ему в руки трость и стояла на пороге, следя, как он удаляется в темноту. Потеряв его из виду, она вернулась и заперла дверь на два оборота ключа.

И теперь, идя быстрыми шагами, сунув руки в карманы пальто, надвинув шляпу на глаза и с тростью через руку, Артур Гитер размышлял о том, что ночь очень темная, гораздо темнее, чем предыдущая…

Дело было еще в том, что накануне никому и в голову не могла прийти мысль о возможности убийства. На Центральной улице, как и на небольших улочках, можно было чувствовать себя спокойно. Без малейших усилий каждому подозрительному шуму находилось невинное объяснение. Каждый замеченный силуэт получал имя. Если ночь казалась темной, так время года такое. Сегодня же…

Артур Гитер отошел от домов и двинулся прямо посередине дороги, «чтобы лучше видеть».

Да, сегодня знали, чем рискуют. Рисковали ни много ни мало, как быть задушенными. Центральная улица не была надежной, нет, абсолютно ненадежной, а маленькие улочки — просто опасны. Напрасно пытаться себя переубеждать, всякому подозрительному звуку тут же находилась подозрительная причина. Каждый замеченный силуэт казался незнакомым, угрожающим. И, может быть, ночь такая темная потому, что заодно с преступником?..

Гитер вздрогнул и поднял бархатный воротник пальто. Если допустить, что смелость не что иное, как умение подавить свой страх, маленький аптекарь был в это мгновение воплощением смелости; отливающие красным окна Белой Лошади пробудили в нем радость и воодушевление, сравнимые лишь с чувствами пассажиров тонущего корабля при виде огней порта.

Толкнув дверь кафе, он расправил плечи и громко пожелал доброго вечера господину Лепомму. Затем его взгляд скользнул по залу…