Убитый манекен

Лазар послушно наклонился. Старик ему нравился. В других обстоятельствах они могли бы подружиться.

Он сам удивился следующему своему вопросу:

— А… здесь ли мэтр Лежанвье? (Он запнулся на «мэтре».) Мне надо… Я хотел бы с ним поговорить.

Его единственная, последняя надежда! «Смягчить Немезиду у подножия эшафота», — мысленно закончил он, усмехаясь про себя.

Плотный чиновник ответил тусклым официальным тоном:

— Поверьте, Лазар, я сожалею. Искренне. Но вчера вечером с мэтром Лежанвье случился сердечный приступ. Он больше ничем не может вам помочь.

Так вот в чем дело!

— Хотите сказать, он отправился на тот свет?

— Нет, но…

— Его откачивают?

— В некотором роде.

— Как всегда, каждому — свое! — праведное возмущение охватило Лазара. (В первый и последний раз.)

Ножницы и машинка смолкли, теперь слышно было только, как священник бормотал молитву, как он вверял Господу черную душу осужденного.

Лазар выпил последний стакан рома, даже посмаковал его, хотя и не любил ром.

Зато, когда ему предложили пачку дешевых сигарет, запротестовал:

— О нет! Только не эту дрянь! Суньте их туда, сами знаете куда!

Вот так, с воспоминанием о голубом небе перед глазами, ощущая терпкий вкус рома во рту, с распахнутым воротником, обритым затылком, со связанными пеньковой веревкой руками, одновременно весь пылая и внутренне заледенев, поддерживаемый одним и подталкиваемый другим, Лазар вышел на утренний холод, услышал, как прозвонило четверть шестого, понял, что все кончено, споткнулся, выругался и сказал «аминь». И поздно, слишком поздно, у подножия черного шаткого эшафота, увиденного сквозь потускневшее золото распятия, убедился, что правосудие действительно слепо.

* * *

— Клянусь, я невиновен! Перед Богом клянусь, это не я! Клянусь… клянусь…

Лестница была бесконечной, каждая следующая ступенька казалась в два раза выше предыдущей.

— Клянусь, я ее не убивал! Это Лазар… Лазар…

Площадка.

Бледное солнце.

Люди внизу. Репортеры. Любопытные. И, может быть, среди них Жоэль, Билли, Дото…

Может быть, Лазар?

Приговоренный почувствовал, как его берут за руки и за ноги, кладут на чашку весов.

— Это не я! Это не я! (Его безумный крик перекрыл заводской гудок.) Это не я! Это Лазар, Лаз…

Щелчок, свист.

Лезвие упало на Лежанвье, вырвав из изматывающего кошмара.

* * *

Жоэль и мэтр Маршан первыми вошли в комнату с белыми стенами. За ними следовали Билли Хамбург и священник.

Было уже почти шесть часов, но они не могли вырваться раньше.

— Все… Все кончено, В. Л.! — сказала Жоэль, внутренне сожалея о своей грубой неловкости. — Но здесь отец Ландри, он был с Лазаром в последние минуты… Он должен кое-что передать тебе… Говорите, отец… Говорите скорее…

Отец Ландри глухо заговорил, с трудом преодолевая неловкость:

— Лазар, да примет Бог его душу, простил вас, сын мой, перед тем, как заплатить за свои грехи. («Сын мой! Как получается, что священники и палачи разговаривают одинаковым отеческим тоном?» — подумал мэтр Маршан.) Я боюсь, не смогу абсолютно точно передать его последние слова, но постараюсь…

— Со слов врачей я знал, что моя вторая жена, туберкулезница, не протянет и года. (Вот что буквально сказал Лазар, прежде чем отдать Богу душу.) Вопрос месяцев, даже недель, и значит, я мог вскоре жениться на Жоэль. К несчастью, Диана из-за дурацкого ночного признания тоже это знала… Она была как безумная в тот вечер, хотела, чтобы я отказался от малышки, чтобы мы уехали вместе… Она цеплялась за меня, ее пистолет был между нами и выстрелил… Снимаю шляпу, мэтр! После моего несправедливого оправдания я думал, вы у меня в руках, но вы оказались тверже!.. Я говорил вам, и не раз, что вы мне нравитесь… Доказательство тому, что я сейчас раскололся, вместо того, чтобы унести мой секрет в могилу… Не терзайте себя больше, папаша, надевайте снова свою мантию… Вы не могли этого предвидеть, но благодаря вашему лжесвидетельству правосудие свершилось вдвойне!

«Правосудие и впрямь свершилось, но какими окольными путями? — думал мэтр Маршан. — Судебная рутина остается наилучшим помощником правосудия, что бы об этом ни говорили…»

Жоэль подошла к кислородной маске, взяла Лежанвье за руку.

— В. Л.! — она кричала так, будто эта ледяная рука ее обожгла. — Папа!

Лежанвье не ответил.

Он умер в пять часов.

То есть на четверть часа раньше Лазара.

Терзаясь несправедливыми угрызениями совести.

Один.

Без отпущения грехов.

Убитый манекен

Перевод В. Иорданского

Пролог

Выдержка из газеты «Алярм» за 20 сентября 193… года:

ДЕЛО ЖАДЕНА

«Дело Жадена» не столь давнее, и вызванный им интерес еще не настолько угас, чтобы наши читатели не могли его припомнить хотя бы в общих чертах. И все хе сегодня, когда оно снова предстает перед его величеством судом присяжных, нам показалось небесполезным обрисовать его суть.