Убитых ноль. Муж и жена

Они шли вместе по проселочной дороге. Погода была прекрасная. А может, шел проливной дождь. Она уже не помнила. Но помнила, что он напевал песенку. Песенка была дурацкая, но под нее хотелось танцевать, и она не удержалась. Смотрела на него, пока он пел, и не удержалась. Остановилась машина, водитель предложил подвезти, но они отказались. Чтобы и дальше петь и танцевать. «А люди в машине смотрели на нас так приветливо», — припомнила она, не открывая глаз. Но им-то что: приветливы они или нет. Им вообще не до них. И даже не до самих себя. Все вдруг стало так просто, что ее даже дрожь пробрала. В какой-то момент показалось, что они вообще были голые, но потом она вспомнила, что нет, одежда на них была. А ведь в этот момент она могла поклясться, что точно были голые. Она была одета, она танцевала, смотрела на него и уже не понимала, на кого смотрит, на себя, на него, на весь белый свет с животными, растениями и даже камнями. Она смотрела на все это и думала: «я — избрана, я — девушка, я любима», и считала, что должна любить всех и все, повсюду, даже отшельников, даже безумцев. Но ведь они просто шли по проселочной дороге, и все это было непомерно, недостижимо. Тогда она посмотрела на него снова и подумала, что, возможно, он на это способен и сумел бы научить и ее. Но он витал в облаках, хотя был рядом с ней; во всяком случае тут, кроме нее, никого не было, и он все напевал, а она танцевала и не могла остановиться. Да, он был здесь, но она не могла знать, думает ли он тоже в этот момент об отшельниках и о безумцах. Так они шли по проселочной дороге: он напевал, она танцевала, и оба не подозревали, что думают об одном и том же, и не могли даже поделиться друг с другом своими мыслями, потому что оба знали, что у них все равно ничего не получится и что они не первые и не последние, кому пришло это в голову, а мир устроен так, что шансов нет ни у кого, ни у кого на свете. И все же они шли вперед, потому что у него была она, а у нее — он, и это было безусловно важнее, чем все отшельники и безумцы вместе взятые.

«Как печальна жизнь», — думала она, хотя была так счастлива, так счастлива.

Как ни странно именно в этот момент появился Шекспир.

Пришел и посмотрел на человека, с которым жил, — теперь голого и бездыханного, потом посмотрел на женщину, с которой жил этот человек и которая теперь прижималась к нему, закрыв глаза. И тогда впервые, впервые в своей жизни Шекспиру захотелось стать кем-нибудь другим, стать не котом. Он посмотрел, как они застыли, обнявшись, и ему захотелось превратиться в дуновение ветерка: ветерок не сможет просочиться между ними и обвеет их обоих, потихоньку обвеет и улетит. Но Шекспир все же был котом, а у котов тоже не было шансов, потому что их не было ни у кого, ни у кого на свете. Все, что он мог, это мяукнуть, но когда он увидел, что она открывает глаза, он пожалел, что сделал это и что ему придется и дальше жить своей кошачьей жизнью. Тогда он ушел обратно в спальню и спрятался: пусть думает, что он тоже умер, что его больше нет. Как бы он ни старался, он не мог умереть, потому что был всего лишь кот, но хотя он был всего лишь кот, он очень старался.

Она открыла глаза и увидела своего мужчину. Своего обожаемого мужчину.

Тогда она сделала вид, что не замечает его, потому что ей надо было жить дальше, и она стала прибираться в гостиной, стараясь не смотреть на него, подбирая там и сям окурки, бутылки, коробки из-под пиццы. Пошла на кухню и выбросила все в мусоропровод. В мусоропровод. Потом пошла в спальню и собрала там все, что смогла. Принесла все на кухню и снова стала бросать все подряд в мусоропровод. Книги, фотографии, одежду, — все, кроме Шекспира, которого она никогда, никогда в жизни не выбросила бы в мусоропровод.

Покончив с этим, оделась в то немногое, что не выбросила: старые брюки, красную рубашку и туфли из Мексики. Одевшись, вышла из квартиры. День только начинался. Спустилась по лестнице. День только начинался. Она вышла на улицу. Все это она уже видела, уже видела не раз: люди пили кофе, мыли мостовые, что-то говорили друг другу, и у них это получалось — и жаловаться, и веселиться, а она шла, не жалуясь, не веселясь, вообще не говоря ни слова, просто шла вперед к магазину.