Убивая Еву: это случится не завтра

В баре на верхнем этаже – блаженная тишина. Позднее сюда набьются постояльцы, но сейчас – лишь две пары, да и те сидят молча. Устроившись на террасе, Ринат откидывается на спинку и, полуприкрыв глаза, наблюдает за плавным колебанием причаленных гондол. Скоро, – размышляет он, – пора будет валить из Одессы. Выводить свои средства из Украины в какую-нибудь менее нестабильную юрисдикцию. В последнее десятилетие секс, наркотики и продажа девочек за границу были тройной курицей с золотыми яйцами, но сейчас стали появляться турецкие бандиты, русские тоже жмут неслабо, и все эти новые игроки меняют правила. Мудрый, – говорит себе Ринат, – всегда знает, когда время делать ноги.

Катя положила глаз на майамский Голден-Бич, где меньше чем за двенадцать лимонов баксов, включая взятки американской иммиграционной службе, можно прикупить шикарный домик на берегу с личной пристанью. Однако Ринат все больше склоняется к тому, что без Кати с ее бесконечными капризами его жизнь станет проще, и в последние несколько дней стал всерьез подумывать о Западной Европе. В частности об Италии, где, похоже, не так строго с преступлениями против нравственности. Классное место: спортивные тачки, шмотки, все эти гребаные старые дома, а итальянские телки вообще бесподобны. Даже у продавщиц внешность кинозвезд.

Рядом материализуется серьезный молодой человек в темном костюме, и Ринат заказывает односолодовый виски.

– Нет-нет. Сделайте лучше джентльмену «Негрони Сбальято». И мне тоже принесите.

Обернувшись, Ринат встречает ироничный взгляд женщины в черном шифоновом коктейльном платье.

– Вы же, в конце концов, в Венеции.

– И впрямь, – несколько ошеломленно соглашается он и кивает официанту; тот без слов удаляется.

Ее взгляд устремляется на лагуну, которая в сумерках искрится белым золотом.

– Увидеть Венецию и умереть – так, кажется, говорят?

– Умирать я пока не собираюсь. Да и Венеции еще не видел, если не считать магазинов.

– Жаль, ведь здешние магазины или битком набиты туристским сбродом, или ничем не отличаются от магазинов сотен других городов. Разве что цены повыше. Главное в Венеции – не ее настоящее, а ее прошлое.

Ринат изумленно смотрит на нее. Женщина потрясающе красива. Янтарные глаза, легкая ускользающая улыбка, да и весь ее искусно-дорогой стиль. Он наконец догадывается пригласить ее сесть.

– Sei gentile[3]. Но я, кажется, вторгаюсь в ваш вечер.

– Нет-нет. Мне теперь не терпится попробовать. Как, говорите, это называется?

Она усаживается в кресло и, прошелестев шелком чулок – Ринат отмечает этот звук, – кладет ногу на ногу.

– «Негрони Сбальято». Это как просто «Негрони», только вместо джина добавляют игристое вино. А в «Даниэли», naturalmente[4], его делают с шампанским. На мой вкус, идеальный напиток для заката.

– Лучше односолодового виски?

Легкая улыбка.

– Полагаю, да.

И она права. Ринат, конечно, не писаный красавец. Его бритая голова напоминает крымскую картофелину, а шитый на заказ шелковый костюм не может скрыть брутального телосложения. Но у бабок – неважно, как они заработаны, – есть свойство привлекать внимание, и Ринату не привыкать к компании соблазнительных женщин. А Марина Фальери (вот как ее зовут) более чем соблазнительна.

Он не может оторвать глаз от ее губ. На верхней – еле заметный шрам, и эта асимметрия придает ее улыбке некую двусмысленность и беззащитность, которая тихо, но неуклонно будит в нем хищника. Ему льстит, что ей интересно все, о чем бы он ни говорил, и он не успевает опомниться, как уже разглагольствует обо всем подряд. Он рассказывает об Одессе, об историческом Спасо-Преображенском соборе, чьи службы он регулярно посещает, о великолепном театре оперы и балета, куда он в качестве мецената перевел миллионы гривен. Пусть в этой автобиографии нет ни доли истины, но рассказ столь богат колоритными и правдоподобными деталями, что Марина слушает с горящими глазами. Она даже настаивает, чтобы он научил ее каким-нибудь русским выражениям, и повторяет их с очаровательными ошибками.

Но всему прекрасному приходит конец. Ей – объясняет, извиняясь, Марина – пора идти на официальный ужин в Сант-Анджело. Это будет скучища, и она бы с удовольствием осталась, но она член оргкомитета Венецианской биеннале и поэтому…

– Per favore, Marina. Capisco[5], – говорит Ринат, вываливая весь свой запас итальянского с галантной, как ему представляется, улыбкой.

– Твой акцент, Ринат! Perfezione![6] – Она замолкает и заговорщически улыбается. – Слушай, а вдруг ты совершенно случайно завтра в обед свободен?

– Совершенно случайно – да.

– Превосходно. Давай встретимся в одиннадцать на выходе из отеля к реке. Я с удовольствием покажу тебе, что такое… настоящая Венеция.

Они поднимаются из-за стола, и она уходит. На белой льняной скатерти – четыре пустых коктейльных бокала. Три – его, один – ее. Солнце уже почти село и еле выглядывает из-за устрично-розовых перистых облаков. Ринат оборачивается подозвать официанта, но тот уже здесь – невозмутимый и неприметный, словно гробовщик.