Убивают не камни

Правда, Коромысло не мучился от неудачи, постигшей их с Ольгой. Он был доволен, что они сорвали хороший денежный куш и могли как следует погулять на эти деньги. Он пьяно твердил Вольдемару:

– Не расстраивайся, кореш, я притащу тебе эту жвачку, как только скажешь!

На него Вольдемар смотрел, как на недочеловека. Он не умел довольствоваться малым, как Коромысло, он был максималистом – либо все, либо ничего.

Они сидели в тесной кухоньке за тесным столиком. На столешнице было несколько бутылок, стаканы, закуска, вилки, ложки, ножик. Большими кусками нарезанный хлеб кучкой навален сбоку. На газовой плите издавала запахи яичница, поджаренная с колбасой.

Квартирка была маленькая, съемная. Но Коромысло она вполне устраивала. Он снял сковороду с плиты, поставил посреди стола. Плеснул в стаканы себе и Судоркину водки и произнес тост:

– Давай выпьем, братан, за тех, кто чалится, кому небо в клеточку. Чтобы и у них наступило время воли с батареей бутылок на столе! – и выпил. – А этого мужика мы еще тряхнем! У него, видать, деньжата водятся. Живет-то он, видал, как? Не то, что эта конура. Выдавим из него все, что тебе нужно!

– Ну, ну, – глухо сказал Вольдемар. – Смотри не надорвись. Сегодня ты сиганул, только пятки сверкали. Башку откручу, если в следующий раз поджилки дрогнут! – отхлебнул из стакана и полез вилкой за яичницей. А утром подставил голову под душ, привел себя в порядок и позвонил по телефону. – Я буду к обеду. Приготовь ее.

В обед подъехал к длинному кирпичному дому рядом с гостиницей, нырнул в крайний подъезд с узкими лестницами, подошел к крайней двери, крашеной в коричневый цвет, на первом этаже, нажал замусоленную серую кнопку звонка.

Его встретила молодая женщина крепкого телосложения в красной кофточке, похожей на мужскую рубашку, и джинсовых брюках. У нее были покатые плечи, налитые бедра и несколько резкие движения. Пегие волосы по плечи, прическа чуть растрепанная. На ушах тяжелые серьги, оттягивающие мочки вниз. Лицо чуть заостренное с острым подбородком и длинным разрезом глаз.

По-хозяйски войдя в квартиру, Судоркин с порога спросил:

– Ты покормила ее, Зинка?

– Она ни черта не жрет, Вольдемар, – сказала та, сводя брови.

– Заставляй, Зинка, заставляй! Не хватало мне, чтобы эта чума подохла раньше времени! – проговорил Вольдемар и прошел вглубь.

Зинка прикрыла за ним дверь.

Коридор квадратный. Налево – кухня, туалет и ванная комната. Направо – комната. В ней платяной шкаф, стол со стульями и два дивана по разным стенам. Один – зеленый, другой – синий. Окно пластиковое со шторами. На подоконнике – скотч и ножницы. На столе какие-то коробочки и мягкая игрушка в виде лесного зверька.

На зеленом диване лежит Шехова. Лицо измученное, осунувшееся. Ноги и руки связаны. Рядом стул. На нем тарелка с остывшим супом.

Окинув ее, Вольдемар выговорил:

– Ты, жвачка, почему не жрешь?

– Не хочу, – не поднимая головы, ответила та.

– Брезгуешь? Не привыкла к такой жратве? – спросил Судоркин.

– Пусть развяжет. Все затекло, – попросила она.

– Развяжи! – сказал Зинке, и пока та срезала скотч, стоял, ждал. А когда Шехова освободилась от скотча, села на диване, спустив ноги, посмотрела ему в глаза, он придвинул к себе свободный стул. – Пришла пора поговорить.

Вдова была с правильными чертами лица. Глаза большие. Кожа светлая и гладкая. Пальцы рук не длинные, но и не короткие, средние. Волосы с каштановым оттенком. Сейчас они были смяты, чуть свалялись, требовали воды и шампуня, они привыкли к ежедневной укладке, следы ее сохранялись поныне. Ноги стройные, фигура красивая. Она опустила глаза, провела по запястьям рук, сказала:

– О чем еще говорить? Ты уже спрашивал.

– Все верно, я спрашивал тебя, дуру, да ты крутилась, как коза на веретене. А теперь советую крутеж прекратить, времени у меня на тебя нет. Кормить тебя из своих рук Зинка тоже долго не будет, – посмотрел на Зинку, которая стояла, опершись о косяк двери. – Дай-ка ей пожевать, пусть пошамкает по-людски.

Оторвавшись от двери, Зинка недовольно пробурчала что-то себе под нос, взяла тарелку с остывшим супом со стула и понесла ее в кухню. Оттуда принесла хлеб с колбасой и стакан с молоком. Поставила не на стул, а на стол, сверху положила хлеб с колбасой и снова отошла к двери.

Вдова продолжала поглаживать руки.

Наблюдая, как она это делала, Судоркин не сомневался, что сейчас та сосредоточенно думала.