Убойная марка

— Имеешь, имеешь, — успокоила я ее. — К тому же закон не предусматривает наказания за то, что человек иногда исчезает из поля зрения своих родичей, разве что она у тебя парализованная и целиком зависит от родной племянницы…

— Какая там парализованная — здоровье лучше моего. А специальность у нее — позавидовать можно. Она искусная мастерица, своими руками изготовляет ковры и покрывала. И у нее нет никогда проблем с их сбытом, в отличие от людей, занимающихся, скажем, писанием книг…

Но без меня не может и шага ступить.

— Не понимаю…

— Она настоящий мастер в плетении и вышивании ковров, паласов и прочих гобеленов, но во всем, что касается формальностей, — совершенно беспомощна. Она даже не знает, как платятся налоги!

Откровенно говоря, я тоже не знала, но сейчас не тот случай, чтобы признаваться в этом и оправдывать тетку.

— Так это именно та холерная баба, которая разыскивала тебя и сто раз записалась на мой автоответчик? И не сообщила ни кто она, ни куда ей звонить?

— Ну да! — простонала Гражина. — Именно тетка. Договорились, что я ей позвоню, как только вернусь из Дрездена, а меня нет и нет. Вот она и запаниковала. Я же, естественно, ей не говорю обо всех неприятностях в Болеславце, иначе мне конец, замучает поучениями и наставлениями. И сразу бросится мне помогать, а это страшнее всего. Ее помощи мне уже не выдержать.

Я подумала, что и неприятных известий из Болеславца, которые вчера я узнала от Януша, ей, пожалуй, тоже не выдержать, поэтому решила не форсировать событий. Для начала предложила чего-нибудь выпить. Гражина попросила кофе.

За чашечкой кофе я и передала ей как можно деликатнее новости из Болеславца.

— В данный момент там наверняка узнали еще что-нибудь, — торопливо добавила я, — но Януш сообщит нам об этом лишь по возвращении домой. Утешает мысль, что у твоего Патрика масса конкурентов. Там выявился какой-то первый…

— Не верю я ни в какого первого, — угрюмо проговорила Гражина. — Лучше уж заранее настроиться на то, что виной всему Патрик, такое уж мое счастье. Может, он вообще по профессии вор, взломщик и убийца, что ж теперь поделаешь…

— Ну что ты плетешь?

— А тогда почему он так подозрительно о себе молчит?!

Вот интересно, как же тогда вообще выглядят их свидания? Патрик молчит, но и Гражинка не бог весть какая разговорчивая. Уж мне ли не знать! Ведь того же Патрика я буквально вытащила из нее клещами, сама она даже мне ничего бы о нем не сказала. Да и сказала лишь потому, что я по уши сидела в расследовании преступления и знала о случившемся гораздо больше самой Гражинки. Она просто вынуждена была рассказать мне о своем хахале, если хотела, чтобы я помогла как-то распутать это дело.

— ..Молчит, молчит… — проговорила я задумчиво. — А когда выпьет, тоже молчит?

— Мне еще не доводилось видеть его пьяным, — призналась Гражинка. — Ну, немного выпив вина, малость оживлялся.

— И что делал?

— Тогда его тянуло делать две вещи: или танцевать со мной, или громить трамвайные остановки Я встревожилась.

— И что, уже разгромил какую-нибудь?

— Пока нет, но проявляет к этому явную склонность. Как-то мы поехали за город — нам предоставили возможность пожить недельку в пустом доме лесника, — так он разобрал загородку для диких кабанов, после того как порядочно выпил. То есть от диких кабанов Я пыталась его удержать, а он знай твердил, что бедные животные тоже имеют право пользоваться полной свободой. Эти бедные животные изрыли и истоптали нашему благодетелю леснику всю морковку А он симпатичный, этот Патрик. Мне тоже очень не хотелось видеть в нем преступника.

И тут в голове мелькнула мысль, которой я вчера не придала значения. Собиралась вечером поговорить об этом с Янушем, но почему-то не вспомнила. Хотя понятно почему. После второй бутылки вина создалась атмосфера, совсем неблагоприятная для рассуждений на темы расследования. Не стоит сейчас признаваться в этом девушке, впрочем, о личном вообще не имеет смысла вспоминать, когда остались незатронутыми столь важные темы.

— Знаешь, я тебе так и не сказала, но ведь в твоих стенографических записях упоминается еще одна личность, причастная к происшедшему в доме Вероники, — как можно спокойнее начала я. — Когда зашла речь о брате невесты, девицы заговорили о каком-то Кубе, да сразу же свернули на другое. Жаль, что следствие не уделило внимания этому человеку.

— Ты веришь в конопатого Кубу? — огорчилась Гражинка. — Я не верю, мало ли еще о ком они могли упомянуть, не все же причастны к убийству. А Патрик так стоически молчит… Правда, как-то разговорились: он мне о своих родителях рассказывал и даже их фотографии показывал, но они уже умерли. Мне неизвестно, где он жил в детстве, то есть откуда он вообще появился в Варшаве. Друзей его я тоже не знаю, хотя он иногда здоровается с кем-то в ресторане, на дискотеке… А в театре взял да заснул.

— На чем?

— На Гомбровиче.

— Авангарда, значит, не любит, а ведь модная вещь. Ну что ты так переживаешь? Я как-то заснула на кинофильме о Горьком, а моя мать и вовсе на «Крышах Парижа». Все это мелочи, не отвлекайся.