Убойная марка

Нет чтобы пообещать — поженимся, мол, — ведь даже не обещал. А я не из таких! Или в костёл, или в суд! В подвал меня затащил и там… Силой!

Так я требую протокол составить, я этого так не оставлю, и пусть не надеется!

И я, и комиссар безмолвствовали. Тоже на секунду замолчав, девица окинула нас внимательным взглядом и снова раскрыла было рот, но тут старшего комиссара словно прорвало.

— Гжелецкий! — заорал он.

Сержант в мгновение ока материализовался в дверях.

— Возьми панну Рудек в камеру для задержанных, там пусто, и составь протокол, — уже нормальным голосом приказал начальник.

А когда возмущённая жертва насилия выходила из комнаты, старший комиссар так выразительно подмигнул подчинённому, что даже мне стало ясно, насколько несерьёзна просьба потерпевшей. Надо было просто на время заткнуть ей рот, а увековечивать на официальном бланке её претензии совсем не обязательно. Вся эта сцена меня заинтересовала, но не до такой степени, чтобы отложить дело, с которым пришла.

Решила быть с полицией осторожной и проявлять должное уважение, то есть помнить о своём паскудном характере и вести себя благопристойно.

— Мне очень не хочется быть навязчивой, и уж вовсе ни к чему отнимать столь ценное для следственных органов время, — начала я дипломатично. — Однако честно хочу предупредить: судьба Гражины Бирчицкой меня волнует больше, чем болеславскую полицию, я очень привязана к девушке, а кроме того, она нужна мне в Варшаве. Из-за её длительного отсутствия застопорилась наша совместная работа. Вот я и решила на свой страх и риск, стараясь не вредить расследованию, подключиться к нему.

И мне повезло. Я обнаружила вещественное доказательство. Во всяком случае, таковым оно мне представляется.

Тут я достала из сумки нумизматический подносик и положила его на стол перед комиссаром полиции. Тот внимательно оглядел его, затем устремил на меня вопрошающий взор.

Я не заставила себя упрашивать, но мысленно все твердила себе: «Тактично, спокойно, с достоинством. Без хвастовства».

— Если это не подставка от нумизматической коллекции Фялковского, то я персидский шах. Нетипичная, согласна, такие вещи чаще встретишь в музеях, чем в частных коллекциях, и все же… Я очень старалась не стереть отпечатки пальцев.

Услышав про отпечатки пальцев, полицейский резко отдёрнул уже протянутую к подносику руку и поинтересовался:

— Откуда она.., оно.., у пани?

Нет, я не ляпнула, что они сами давно должны были установить наличие нумизматической коллекции в доме Фялковских, хотя мне очень хотелось их упрекнуть. Боюсь, будь тут прокурор, я бы все же ляпнула. Не терплю прокуроров.

Но раз его нет, над полицией издеваться я не намерена. И спокойно, по-деловому описала свои вчерашние похождения. Естественно, старший комиссар поинтересовался, с какой стати я вообще полезла в заброшенный дом.

Пришлось признаться: из-за металлолома — и в подробностях описать трудягу Весю и его несчастную мать. А так не хотелось впутывать несчастную женщину в это дело!

— Её фамилии не знаю, но она ни при чем, железяки собирает её сын. Очень надеюсь, что не он убийца…

— Копеч, — не стал темнить полицейский. — Его зовут Веслав Копеч, хорошо известная нам личность. Если даже выяснится, что убийца он, то все равно — лишь исполнитель, а мы ищем заказчика. Впрочем, кто их знает… Хорошо, что сказали, надо будет с ним серьёзно побеседовать. А что пани там ещё нашла?

Я передала полицейскому все трофеи, за исключением пряжки от брюк. Да и не было её в моей сумке, пряжку я оставила Гражинке и позволила себе на время забыть о ней. Власть по-прежнему не питала ко мне тёплых чувств, об этом недвусмысленно свидетельствовало выражение лица моего полицейского собеседника.

И в то же время он вроде бы немного смягчился.

Во всяком случае, счёл нужным признаться неприятной бабе:

— Вот так всегда бывает, когда хватаешься за первую попавшуюся версию, лежащую на поверхности, тем более, что все вокруг только о ней и твердили. Знаете, когда довлеет стадное чувство… Свидетели.., к черту таких свидетелей!

Ого! Такое признание дорогого стоит. Я поняла его как косвенное одобрение моей деятельности и воспрянула духом. Может, все же удастся установить контакт со следствием?

Меж тем старший комиссар звонком вызвал кого-то (сидя спиной к двери, я не видела, кого именно) и потребовал:

— Гжелецкого!

Несколько минут назад я собственными ушами слышала, что именно Гжелецкому поручено составить протокол показаний жертвы насилия, а тут опять его требуют. Худо, должно быть, в комендатуре полиции с кадрами, вот и приходится одному пахать. Хорошо, что только подумала, а не высказала этого ценного наблюдения вслух, ибо сержант появился моментально.

— Эта Ханя твёрдо стоит на своём — её насиловал Веслав Копеч, — с порога стал докладывать сержант. — Ни слова правды. Девки за ним толпами бегают, сами на шею вешаются, никаким насилием и не пахнет. А Рудковна упёрлась — пусть женится на ней. Вот она и хочет его заставить — с нашей помощью. Парень и не думает жениться.

— На редкость глупая девка, только себя позорит, — заметил начальник.