Убойная реприза

Стихла музыка. Глава оркестра, осознавший содеянное, смотрел вопросительно и свысока, благо под ногами был помост высотой с бутылку шампанского. И тут, хоть упишись, хоть мозги в трубочку сверни, хоть разгладь и сахаром посыпь и опять в башку вставь, не придумаешь – Людмила, бывшая в центре внимания, разве могла она отдать успех? Вот так, за здорово живешь? Успех, который у нее прилюдно вынули из кармана, из будущих воспоминаний, что только и скрашивают артисту старость! Успех, который она заслужила, соглашаясь на эту глупую, пошлую инсценировку? И в тот единственный миг, который выпадает всякому в науке ли, спорте, любви, игре в карты, миг звенящий и пронзающий сердце, как бы кричащий: «Вот он я! Действуй!», миг, способный изменить, повернуть всю жизнь к чести, славе и процветанию, и который многие упускают, трусливо, лениво, полагая, что таких случаев в их судьбе будет еще много, и вот в этот заветный миг, в ту единственную секунду, когда тишина в преддверии шквала слов и эмоций достигла предельной высоты, Людмила запела. И что бы думали? – «Издалека долго течет река Волга!» А голос у нее сильный, проникновенный. И стать былинная… богатырская… ну, как угадала, учувствовала?

Как сразу повернула и повела за собой.

И вот уже поют: и депутат народный, избранный по списку пятью процентами от общего населения, и властитель городской, который поначалу не брал взяток, а ему всучивали, всучивали… и жена его тихая, боящаяся за него, что посадят, а как тогда она? И губернский правитель, поющий: «А мне семнадцать лет», так искренно, так откровенно, словно смотрит на свою фотографию, где он молодой, курчавый, в расклешенных, модных тогда, брюках стоит на берегу реки… И жена его – незлобивая матрешка, поет, сожалеючи: «А мне уж тридцать лет», хотя ей все пятьдесят! И начальник милиции поет со смыслом особым: «Сказала мать: бывает все, сынок!..»

И жена его глазастенькая тоже голосит – слуха никакого, но у женщин о своей внешности и вокальных данных свои понятия, иной юбку до полу носить, а она обнажит свои кривульки чуть не до пояса, да еще туфли на шпильках, да еще ярко-красного цвета, и шкандыбает, пугая прохожих и очаровывая себя. Вот и у этой слуха никакого, а поет, как одаривает: «Твой первый взгляд и первый плеск весла – все было, только речка унесла!» И батюшка, поглаживая цепь на груди, поет, как отпевает себя. Вспоминает, поди, этапы своей безбожной жизни, яко влекомый страстью к винопитию и блуду, не помышлял еще о служении Господу: «Я не грущу о той весне былой, взамен нее – твоя любовь со мной!» И артистик верткий поет, заливается: «Здесь мой причал, и здесь мои друзья – все, без чего на свете жить нельзя!» И седогривый красавец с крестом массивным, полученным на счастье из рук бандитских, и прибывший из Голливуда домой, как в командировку, все поют… Но стоп! Кто это еще гундосит про Волгу и про семнадцать лет? Господи, так ведь это я!

Лишь Коробков не поет – стоит с залепленным ртом и в наручниках – забыли люди о страдающем, что всегда бывает, когда самим хорошо.

Вот так бесславно, а с другой стороны – с большим успехом закончилась акция устрашения и увеселения.

– Хорошо! – сказал мне губернский начальник уже после ужина, куда я идти не хотел, но Икс Игрекович сказал: «Неудобно, надо дотерпеть до конца». – Хорошо! – сказал губернский руководитель, оценивая наш труд. – Сначала как бы попарились, а потом – в снег! Такой контрастный, эмоциональный душ… Ловко! Если что, к вам можно обратиться? Если что…

Я улыбался, не разжимая рта, отчего, наверное, стал похож на жабу.

– Ну, вот и славненько! – понял губернский вождь, я же, улыбаясь по-жабьи, думал: «На хрена мне все это нужно?!»

Хозяин, как мученик, сошедший с эшафота, ходил меж гостей бледный и довольный. Я бы, наверное, тоже был доволен, если бы хоть один человек под страхом смерти выкрикнул, что я – хороший! Мне подмигнул браво: а ты сомневался! Супруга сопровождала его конвоиром.

Подошел батюшка.

– Полезное дело делаете, – одобрил, – пробуждаете в людях светлые чувства. Омываете их грехи слезами раскаяния!

Поговорил я и с милицейским чином, и с его женой. Признаться, оказалась не глупой, но по-девичьи наивной и любопытной. Понял, что ценит в ней ее милиционер! И, одобрив его выбор, сказал:

– При вашей работе, такая жена – подарок!

Женщина зарделась, а в глазах милиционера мелькнуло: «Вот если бы еще и борщ умела готовить!»

С артистами перекинулся парой слов, депутата госдумовского испугал библейской фразой: «Кому много дано – с того много спросится», он решил, видимо, что я говорю о взятках. Ну, да Бог с ним!