Убойная реприза

Через два дня такси – темно-вишневый «БМВ», подрулило к свежеиспеченному дому, что расщеперился среди пятиэтажек, унизив их и их жителей. Жили люди, как у Бога за пазухой: рядом магазины, почта, метро. Дворы зеленые, обжитые – нет, врос гигант монолитный, бледным кирпичом облицованный, и солнечный свет заслонил, и радость спокойной жизни. Какая уж тут радость, если у него гараж подземный, чуть не до нутра Земли, и оттуда-туда сплошь дорогущие иномарки. И люди в них, смотрящие на тебя – тебя не видящие.

Подъехала машина, загрузился артист со своей гитарой, и ринулась иномарка побежденной страны по неровным дорогам державы-победительницы, сквозь летний день в даль подмосковную. Мелькали по обочинам венки и кресты, помечающие автомобильные катастрофы, склады стройматериалов, шиномонтаж и автозаправки; мелькали, оставаясь позади, харчевни, магазинчики и тетки, стоящие вдоль дороги со всякой всячиной. И все ближе, ближе продвигался, несся со скоростью 100, а то и 120 километров в час бравый лицедей к месту, где предстояло ему затрепетать душой и телом, и возвыситься своей смелостью или унизиться трусостью, запечатленной видеокамерой на века!

Так думалось мне, и Икс Игрековичу, и Эдуарду Наумовичу… «БМВ» должен был свернуть с федеральной трассы, миновать коттеджный поселок, проехать вдоль поля и остановиться у старой липовой аллеи, ведущей к усадьбе – некогда замечательному, о шести колоннах трехэтажному дому, а ныне обгрызенному временем и людьми, сияющему в глазницах окон голубым небом, заросшему понизу полынью, крапивой и лопухами…

Артист должен был пройти по аллее, слева из-за дома вышли бы дуэлист Гена и секунданты с дуэльными пистолетами – наши якобы генерал и адмирал, а сзади путь отхода перекрыли бы Снегирев с двустволкой и якобы эмигрант с видеокамерой.

Я, наслаждаясь красотой родины, пасся перед полем и не сразу внял, увидя за «БМВ», метрах в ста, пылящий, будто стелющийся черный «Мерседес». Опасностью повеяло, как холодом с Северного Ледовитого океана. Машины ехали вдоль поля, не оставляя сомнений, что двигаются в едином направлении, и направление то было – к нам! Я нырнул в кусты и помчался к усадьбе, лихорадочно соображая, что проехать по аллее они не смогут – там три липы упали поперек, значит, у меня есть пять… три минуты, чтобы предупредить!

Я выскочил на поляну, где режиссер отдавал последние указания, и закричал: «Бежим! Быстро!» Всегда найдется дундук, который не торопясь спросит: «А что случилось? А зачем?» Таким оказался наш дуэлист Гена.

– Мы уже все разметили, что потом – все заново? – с неудовольствием спросил он.

– Бежим! – заорал я. – Бандиты!

Наверное, у меня был тот еще вид, потому что все побежали, причем в разные стороны.

– Ко мне! За мной! – заорал я, тут же спохватившись, что мой пронзительный крик может быть услышан. – Где Снегирев?!

– Он тут пошел… – неопределенно махнул рукой в сторону якобы эмигрант. От испуга лицо у него побагровело, рука тряслась.

– Хрен с ним! Бежим! – скомандовал я.

И по писательской привычке наблюдать и запоминать, отметил с удивлением, что мне – весело, как в детстве, когда воровали арбузы.

Я знал эту усадьбу как свои пять пальцев – много сил в свое время приложил, чтобы ее восстановить. Вроде все согласны: и райком, и облисполком, и министерство, но никто ничего подписывать не хочет. Потому что, если не подпишешь – тебе ничего не будет, а если подпишешь – мало ли что?

Параллельно мыкался я в Подольске с усадьбой «Ивановское»: главный 3-этажный дом с двумя флигелями 2-этажными. Уж конец рабочего дня, помню, был, зима – за окнами темно… приходят двое: один седой и мощный, как лев, на груди Звезда Героя Соцтруда, другой – потише, пониже. Который со Звездой – бывший директор крупного завода, спросил: как оформить усадьбу в пользование? Я сказал как. Он ненадолго задумался и спросил: «А это кто-нибудь еще знает?» Я сказал: «У вас – нет». «Тогда вот что, – Герой Соцтруда понизил голос, – напишите мне бумагу от вашей конторы, что вы отдаете усадьбу вот ему, – показал он на спутника, – под детский Дом творчества. А деньги на реставрацию я достану. Вы же хотите, чтоб она была восстановлена?» Я сказал: «Да!», поставил на стол громоздкую пишущую машинку «Прогресс» и отстукал «Охранное обязательство». Если бы не печальный опыт, я бы не преступил, но набив шишек и стоптав каблуки… Нарушил я закон, а через два года проезжал мимо, заехал и – картина, хоть вырезай ее из воздуха и на стену вешай! Усадьба восстановлена, перед ней большая клумба красных тюльпанов, а перед клумбой стоит этот седой, среднего роста великан в вытянутых на коленях тренировочных шароварах, в рубахе нараспашку и поливает цветы из шланга. Я даже из машины выходить не стал, чтоб не нарушить, не спугнуть…

Лет через двадцать был я в том городе с концертом, поговорил с зав. отделом культуры, рассказал, как видел того человека, поливающим из шланга клумбу. Собеседник помолчал, а потом сказал: «Он любил тюльпаны… а усадьбу у детей, может быть, отберут, хотят городской центр сделать… культурный».