Убойная сила

Мой кореш, Серега Смирнов, отчасти из-за этой особенности психотделения, отчасти из-за своего дурного нрава попал в пикантную ситуацию: когда его сюда водворяли, он мило пошутил — дескать, зря стараетесь, ребята, при желании можно удавиться и резинкой от трусов… Выслушав инсинуации Смирнова, попкари моментально изъяли у него все имеющиеся в наличии резинки: от спортивных штанов, от трусов, запасных трусов и на всякий случай вырезали пластмассовую «молнию» из кофты — чтобы больше так не шутил. Теперь представитель ОМОНа завязывал все свои аксессуары на узелки, из-за чего во время последней рукопашной схватки со злобными сокамерниками предстал пред врагами во всей своей первозданной красе, да вдобавок оказался стреноженным! Если бы я не стоял с ним рядом плечом к плечу, положеньице, сами понимаете, могло стать весьма прискорбным…

В общем, не было в обиходе шизанутых подследственных опасных для жизни предметов — не составляли исключение и ложки. Псих мог заточить втихаря ложку о стену и благополучно вскрыться, или порезать тех, кто в его исковерканном воображении ассоциируется как враг. А потому при раздаче пищи баландер пропихивал в кормушку вместе с тарелками и ложки, которые он впоследствии тщательно пересчитывал, получая посуду обратно.

Слопав на завтрак хлорную овсянку, я аккуратно отломал у ложки черенок и, поставив тарелку в общую кучу у двери, забрался на свою шконку, где быстро засунул черенок в матрац. Затем я отвернулся к стене и, скрючившись, принялся тихонько постанывать.

— Ты че, братуха? — поинтересовался Смирнов, ухватив меня за плечо здоровенной ручищей. — Поплохело, что ли?

— Живот чего-то схватило, — сквозь зубы процедил я. — Режет, бля…

— Может, шумнуть, чтобы врача вызвали? — озаботился Серега. — Может, дизентерия, а?

— Да нет, братан — не надо врача, — отказался я. — Полежу чуток — может, отпустит…

Минут через пятнадцать корпусной откинул кормушку и баландер принял посуду от Адвоката, который в наказание за курение был назначен вечным дежурным по камере.

— Раз, два, три… — начал монотонно считать ложки баландер и вдруг, без перехода, будто полдня тренировался, заорал противным голосом:

— Во бля! Гля, че утворили, дебилы! Черенок у ложки откусили, сволочи!!! Ой-ееооо…

Мгновенно поднялся всеобщий гвалт: корпусной, засунув рожу в кормушечный проем, настойчиво интересовался, куда это мы задевали черенок, и недвусмысленно намекал на грядущие репрессии для всей камеры, если черенок не будет возвращен; сокамерники яростно отпирались, стуча себя кулаками в грудь, бросаясь на пол и приводя в качестве аргументов самые страшные клятвы, а голосистый баландер комментировал весь этот балаган, стараясь переорать обитателей камеры, и посвящал в подробности происходящего остальных заключенных психотделения.

Немного послушав этот сыр-бор, Серега Смирнов решил вмешаться.

— Ша, чмыри! Ша, я сказал! — рявкнул он раскатистым басом. — Кто взял черенок — верните, а то найдем, всех подряд отпидерасим!

Надо признаться, что это была дежурная смирновская угроза-в ходе конфликтов с сокамерниками он частенько обещал произвести их в петухи, однако дальше угроз дело не доходило. Тем не менее то ли в силу своей испорченности, то ли из-за чрезвычайной убедительности смирновского облика сокамерники к подобным угрозам относились весьма серьезно и никто ни разу не усомнился, что Смирнов на пару со мной может осуществить сие безобразное деяние — если приспичит. Этот конфликт также не был исключением — обитатели камеры для сотрудников на пару секунд притихли, опасливо косясь на Сере-гу — только баландер в коридоре продолжал возбуждать население психотделения истошными криками.

— А вдруг это Григорий взял? — глубокомысленно заметил Адвокат. — Ему до фени, а всей камере страдать!

Григорий моментом попер в отмаз, остальные начали высказывать свои предположения по этому поводу — гвалт возобновился.

— Ша, чмыри! Ша! — опять заорал Смирнов, тяжко подпрыгивая на своей шконке и стуча по дужке кулачищами. — У кого найдем черенок, отметелим как последнего чухана!

Опять пауза — три секунды. Воспользовавшись затишьем, я красноречиво замычал и, приподнявшись на локте, со страдальческой гримасой на лице застонал:

— Оооо, Серый… Это я, я… Я проглотил чеере-ено-о-ок… Умереть хочу-у-ууу… Жить невмоготу-у-у-уу… — и рухнул обратно, скукожившись в три погибели.

Что тут началось!

— А-а-а-а-а! — заверещал пидер Григорий фальцетом. — Вот оно! Оно! Как в 54-м году! А-а-а-а! Давай — зайди, зайди! — Это адресовалось попкарю. — Зайди, а он по башке тебя жахнет, переоденется и свалит отседа! Давай, давай…

— Доктора позови, начальник! — орал Смирнов, нешуточно стуча кулаком по кроватной дужке. — Доктора! Кореш умирает!

— Пидер! — завизжал баландер, перекрикивая всех подряд. — Пидер! Ложку сожрал, тварь! Да чтоб она тебе там, блядь ты такая, поперек жопы застряла!

— За лидера ответишь, чмо! — прорычал Смирнов, грузно прыгая со шконки на пол, и метнулся к двери, намереваясь, видимо, вцепиться в глотку баландеру.