– Водка есть? – вдруг перебил его Филипыч, кажется, забыв о багажнике.
– Да куплю я тебе водки, майор, только отвези хотя бы до основной трассы! Ящик куплю, два куплю!
– Ленька тоже говорил, что ящик купит, а сам запропастился куда-то… запропастился, – тупо повторил майор Филипыч. – Взял патрульную машину и уехал. Мы вообще на рыбалку поехали. Надоело таких вот, как ты, пасти.
– Он сказал, что у него друзья тут неподалеку отдыхают, – сказал Карпов. – Из Владивостока, он с ними учился, что ли… говорил, привезет. Бабцы там вроде… вот.
Майор не спускал с него левого мутного глаза, а правый закрыл и чесал грязным ногтем веко.
– Знакомые? Это случайно не с излучины знакомые? – наконец выговорил он. – А то там какие-то байкеры пасутся, трех свиней и корову угнали у местного фермера и на шашлыки пустили. Это мне сейчас по рации доложили.
– Так как же нас отвезти? – спросил Свиридов.
– А ну, идем, – решительно сказал майор Филипыч и вразрез с собственной директивой упал. – Идем, – выговорил он уже из горизонтального положения.
Вся четверка не без труда дошла до места расквартирования ментов. Их взору предстала распластанная палатка, похожая на огромную раздавленную жабу. Возле самого берега озерца стояла многострадальная «Хонда». Свиридов конвульсивно шагнул к ней и тут же, наступив на что-то скользкое и твердое, свалился в заросли прибрежного камыша. А на том месте, куда он ступил, под лучами восходящего солнца скупо блеснуло что-то стеклянное.
– Водка, – мертво сказал майор Иван Филипыч. – Лейтенант, дай стаканы. И ты, мужик, – повернулся он к Свиридову, – не торопись. Отвезем мы тебя и твоего друга куда надо. Не дергайся. Щас плеснем на жабры, а то Леня где-то катается, сукин кот.
Выпили молча. Закусили. Только тут Свиридов понял, как он хочет есть. С молчаливого согласия ментов он накинулся на бутерброды. Говорить не хотелось, а впечатлений, которые следовало бы залить, было много. К тому же глотки были постоянно заняты: менты оказались из популярной в народе категории «малопьющих». В смысле – сколько ни налей, все равно мало.
На втором выпитом литре майор Филипыч поднял голову и произнес:
– Слышите… жужжит что-то.
– Это глюк, Филипыч.
– Да нет, чтоб мне в сержанты слететь пэпээсные! Жужжит, говорю!!
Майор оказался прав: жужжание, надсадно лезшее ему в уши, обернулось ревом моторов, и на берег вылетел раздолбанный милицейский «газик», в котором сидел голый до пояса мент Леня в фуражке и форменном галстуке. За «газиком» веером вылетели несколько мотоциклов, на которых сидело от двух до четырех человек одновременно. Больше всего сидело в показавшемся последнем мотороллере с коляской: три человека, свинья в шлеме и похожий на свинью толстяк с рыхлым носом и блинообразным лицом. По всей видимости, он и упомянутый представитель семейства парнокопытных состояли в близкой степени родства.
Вслед за всем этим безобразием на берег въехал красный «Хендэй Соната». Свиридов сначала просто не обратил на него внимания, а майор Филипыч хладнокровно приложил ладонь к щеке и сказал:
– Леня приехал. Водку привез.
Вдребезги пьяный Леня выскочил из машины и, пошатываясь, доложил майору:
– Ввот, Филипыч… арестовал. Шесть единиц транспорта категории… это… в общем, восемь человек, четыре бабы еще. Мои друзья, кстати, рекомендую. Везли свинью. Наверно, опять сперли. До каких поррр… гуляки, байкеры хреновы.
– Леня, не надо так говорить, – печальным голосом выговорил толстяк в мотороллере, потупив глазки. – У меня ревматизм, чтобы свинью таскать. И радикулит у меня. Я специально из Владивостока на природу приехал, чтобы здоровье поправлять.
– Не грузи, Мешок! – перебил его Леня. – Свинью нужно это… на шашлык. Под водочку. С вас ящик. За кражу животноводческой пр-р-р… продукции. С поличным.
– Не надо так говорить, – уныло повторил Мешок. – Не огорчай меня, Леня. От меня и так жена ушла. Саша ее зовут, и она ушла. У меня астма.
Свиридов и Фокин остолбенело слушали весь этот бред и даже не шевельнулись, когда байкеры бодро слезли с мотоциклов, выволокли из мотороллера протестующе похрюкивающую свинью, точно так же похрюкивающих, но без ноток протеста, трех датых девушек; и еще – ящик водки, кучу закуси, три спиннинга, с которыми два бравых мотоциклиста пошли ловить рыбку в реке Уссури. Мешок же уныло извлек из мотороллера свои телеса, а потом вынул маленький черно-белый телевизор и подсоединил его к аккумулятору. Полился звук, кто-то запел: «Ласточки летают низко, мне в суде корячится вышак!..»
Свиридов же прищурился, потому что наконец заметил красный «Хендэй». Тот самый, что обрызгал его на дороге. А из него – черрт! – вышла та самая «ранняя пташка», которую он часа четыре назад видел в окне кармановской гостиницы. Она-то и сказала Пете-Мешку высоким мелодичным голосом:
– Блатняк слушаешь, Петя? И не надоело?
– У меня отит, Юленька, – моргая коровьими ресницами, ответил тот. – Я не слушаю музыку. У меня жена ушла. Саша. Она хорошая.
Пьяный Фокин посмотрел на него свирепым мутным взглядом и вдруг грубо заорал: