Уборка в доме Набокова

В таком состоянии дома мне было не усидеть. В той же одежде, в которой ходила в суд, я прыгнула в машину и доехала до обрыва на берегу озера. Из машины, сквозь прозрачную завесу молодой листвы, можно было различить конек крыши охотничьего домика. Обрыв был ровно на полдороге между моим домом и домом Грега. Я подумала: может, он дома, работает. Может, хочет меня видеть. Посмотрела в поисках ответа на телефон, он молчал. Впрочем, номер Грега я знала: он написал его на том клочке бумаги, который прикрепил мне к ветровому стеклу, — и номер запечатлелся в моей цепкой зрительной памяти.

Я набрала его; Грег сказал:

— Я рад, что ты позвонила.

— Мог бы и сам позвонить, — выпалила я.

— Я завязал общаться с женщинами, которые не хотят общаться со мной, — ответил он.

Я молчала. Что, все действительно так просто? Я вспомнила то единственное, что знала о мужчинах наверняка: иногда все с ними действительно очень просто.

— Ты где? — спросил он.

— У обрыва.

В облаках возник просвет, на дальнем холме образовался квадратик света, будто дверца, ведущая вглубь.

— Приезжай, — пригласил Грег. — У меня есть печенье.

Когда я подъехала, Грег шел от мастерской к дому, Рекс следовал за ним по пятам. Я вылезла из машины и только тут вспомнила, во что одета.

— Вы приехали обращать меня в свою веру? — поинтересовался Грег, разглядывая мой наряд и мою сумку «хорошей мамочки».

— Я ни во что не верю, — отрезала я. — Был повод так одеться.

— А то, — ответил он. — Входи, выпьем чаю.

Он распахнул передо мной входную дверь, и Рекс вежливо подождал, пока я войду.

Включил чайник, поставил на стол тарелку печенья. С виду — домашнего.

— Соседи все пытаются меня откормить, — пояснил он.

Я откусила. На вкус — опилки с арахисом. Я решила взять быка за рога:

— Я недавно открыла дом свиданий. А теперь закрыла его.

— Я это знаю, — ответил Грег. — И надеялся услышать это именно от тебя. — Он взял с тарелки печенье, разломил пополам. — Ты пока не очень хорошо меня знаешь, — добавил он. — Мне все равно, какую ты себе выберешь работу. — Он откусил. — Для меня важнее другое: как люди относятся друг к другу. Их взаимная верность. — Он продолжал есть несъедобное печенье. — Секс за деньги — я не вижу в этом ничего предосудительного. Сам бы не стал, но это мой личный выбор. — Он улыбнулся мне. — Я хочу знать другое.

— Что? — Я бросила несъедобную печенину Рексу; он поймал ее на лету.

— Ты с кем-нибудь из сотрудников пробовала?..

— Нет.

— А почему? — Вопрос прозвучал тихо; в нем не было осуждения, одно любопытство.

— Не хотелось.

Он ждал более подробного ответа.

— Я не могу без влечения.

— Без любви?

Я онемела. Никто еще не говорил мне этого слова на столь ранней стадии. Не в нынешние времена. Не на моем веку. Грег коснулся пальцем моей щеки.

— А ты мне нравишься, — сказал он.

А я ответила:

— И что же тебя останавливает?

Он обнял меня, и то ли я его поцеловала первой, то ли он меня.

— Ты ведь больше не будешь плакать? — Голос этот пророкотал из какой-то огромной полости в его груди.

— Нет. — Не знаю почему, но, когда он меня поддразнивал, я не обижалась. Ведь он дразнил меня, потому что хорошо знал. Я вернула ему поцелуй. Губы наши понимали друг друга. После еще пары-тройки поцелуев я отстранилась.

— Что ты ешь по утрам? — спросила я Грега.

— В основном сухие завтраки, яичницу, овсянку, по выходным бекон.

Я высвободилась из его объятий, подошла с блюдечком к раковине. Посудомоечная машина была открыта, внутри стояло несколько тарелок.

— Для тебя принципиально, как именно я поставлю туда это блюдце?

— С чего бы это? — удивился Грег.

— Ты согласен, что Бог — он в мелочах?

— Нет, — сказал Грег. Он не сводил с меня глаз, — Что-нибудь еще?

— Хочешь поцеловать меня снова?

— Да, — ответил он, — Иди сюда, — Он развел руки и, раздвинув ноги, усадил меня к себе на колени. — Высказывания у тебя — с левого поля и со следующего за ним.

Он поцеловал меня.

— Ты тоже помешан на бейсболе? — Я воспользовалась близостью, чтобы вдохнуть его замечательный запах.

— Я же американец, притом мужик.

Потом мы остались без одежды. В самый разгар событий я попросила его перестать, и он перестал. Да, перестал, свернулся — красивый, терпеливый — и стал смотреть на меня. Я подумала: сейчас похватаю свои дурацкие шмотки и уйду. Кажется, Грег это понял. И мы оба ждали. В полутемной спальне, на кровати, которую он сделал своими руками, нагота казалась приглушенной, мягкой. Он провел длинным пальцем по моей спине:

— Если не возражаешь, я хочу установить одно правило: не прикидываться. Меня можешь не обманывать, я согласен и на правду.

Говоря это, он ласкал меня, медленно, но прицельно и — да чего тут говорить — очень искусно. Потом проговорил в мой выжидательно раскрытый рот:

— Правда тебя освободит.

Я откатилась на подушки:

— Можно задать неуместный вопрос?

— Валяй. — Грег чертил какие-то знаки на моей груди.

— Как ты всему этому научился?

— Я был женат на лесбиянке. Мне приходилось трудиться усерднее, чем другим мужикам.

Еще через некоторое время я проговорила:

— Я не хочу в тебя влюбляться.

Лицо его было прямо над моим.