Убрать президента

Дверь избушки была с замком, но он был открыт. Топой жестом пригласил спутников в избу. Внутри было темновато, маленькое окошко, выходившее на водохранилище, света пропускало мало, и с внешней стороны было зарешечено скобами. Топой, разыскав у печки большую свечу, зажёг её. Стало немного светлее. В избушке стоял стол, несколько добротных широких скамеек, полки с жестяными банками по всей левой стене, полати над печкой. Оглядев избу, Викентьич с радостью присел. Оказалось, что он очень устал. Ноги гудели. Хотелось развалиться. Но Топой по-хозяйски стал отдавать приказы:

– Викентьич, ты наберешь дров. Много. Чтобы хватило до утра. Я спущусь вниз и наберу воды. А ты, – обратился он к Шевчене, – разведай, что есть в избе съестного и разожги печь. Справишься?

Викентьич усердно занимался заготовкой хвороста и валяющихся в снегу деревьев. Далеко заходить не хотел. Уже хорошо стемнело. Но дров было не достаточно. Двигаясь вглубь тайги, он вышел на небольшую полянку, в центре которой разглядел громадный высохший ствол и уже собирался рубить его на дрова. Но тут же замер. Это было не высохшее или обгоревшее дерево. Это был громадный черный истукан, невероятным образом оказавшийся здесь. Он был выше Викентьича раза в два, по всему телу этого каменного изваяния шли непонятные нездешние узоры, а в центре этого чудовища на него изучающее смотрели три странных глаза, которые он не видел никогда. Они не были человеческими. Но они не могли принадлежать и зверям. И эти глаза вдруг загорелись лунным светом.

Они ослепили неярким, но жгучим светом и прожгли холодом всё внутри. От возникшего страха захотелось кричать, но всё тело сковало колючим хрупким льдом и из горла Викентьича по тайге начали выстреливать непонятные и громкотрескучие шлепки. Это было ужасно, и Викентьич не понимал, что происходит сейчас с ним. Викентьич бы и дальше продолжал нелепо кричать, но рядом очень кстати оказался Топой. Он с размаха ударил Викентьича ладонью по голове, уложил его в снег и усиленно стал растирать его уже замолчавшее лицо мохнатым свежим снегом и только потом тихо сказал:

– Спокойно, дружище, это я. Перед нами не леший. Это старый лесной менгир. Я тебе про него потом расскажу. А сейчас уже пора – нас Митя давно ждёт.

Викентьич послушно кивнул головой, и они вместе пошли в избу.

Три часа спустя в натопленной и, как показалось Викентьичу, уютной избе троица путешественников неспешно откушала разогретую тушёнку с хлебом, запив обильно её горячим чаем с таёжной травой. И со смехом вспоминала встречу Викентьича с таежным менгиром. Спиртное Топой категорически брать в дорогу запретил: «Чтоб ни грамма, ни запаха, ни-ни. Иначе затворники нас не примут, отправят обратно. На это дело у них разговор крутой».

Делать было нечего. В печи трещали поленья. На столе горела большая, несколько раз плавленая и заново отлитая, свеча. За окном давно стемнело, ветер завывал и запевал. Постанывал лес, кряхтел и вздыхал. В тайге кто-то охал, ухал, сипел и мычал. В избе молчали. Каждый задумался о своём. И вдруг Топой произнёс:

– Давно это было, совсем давно…

Викентьич и Митя удивлённо переглянулись, но не стали перебивать. Топой заметил удивление друзей. Их реакция ему понравилась, и он продолжал: