Участь гостей из будущего

Николай только внешне напоминал тряпичную куклу. На самом деле он не мог двигаться, но всё чувствовал. Ему было страшно и обидно, но он ничего не мог с этим поделать. И только слезы катились из его широко открытых глаз, а в голове с бешеной скоростью крутились мысли: «Господи! Я не хочу!.. Так не должно быть! Я должен это остановить, но как? Я не хочу умирать! Я жить хочу! Заплачу любые деньги, чтобы это прекратить… Господи! Господи! Помоги мне!» Он почувствовал сильную боль, когда ударился лицом об пол, упав со стула, он ощущал спиной и затылком, как это больно и неприятно, когда тебя за ногу волокут по холодному полу, затылком он ощущал каждую напольную плитку. Ох, как бы он хотел в тот момент встать на ноги и избить до полусмерти этого паршивца Атона, который так некстати ворвался в его жизнь и всё испортил. А потом он повалил бы этого говнюка на пол и задушил бы его голыми руками… Но это были всего лишь мысли, которым, как бы Николаю этого ни хотелось, уже не суждено было воплотиться в жизнь. Ему оставалось только смотреть немигающим взором в потолок и чувствовать затылком порог, ступени, асфальт, когда Атон вытаскивал его из ресторана. Пах взорвала резкая боль, когда румтянин наступил ему на промежность. Случайно?

За углом стоял старенький черный пикап, едва различимый в темноте. К нему-то румтянин и поволок Николая. Бросив его у колёс машины, Атон закурил. Глядя на яркий огонек сигареты, он подумал, что неплохо бы взять на Румт пару блоков сигарет, но боялся, что когда снова станет собой, его ожидает участь хомяка. Ведь не зря же русские говорят, что капля никотина убивает лошадь, а хомячка – вообще разрывает. А почему капля никотина не убивает людей? А почему тогда люди курят? Атон не мог в своей голове найти ответ на этот вопрос, но курить ему было приятно. Поэтому он как можно глубже затягивался и с наслаждением выдыхал голубоватый дым, наслаждаясь, быть может, последней в своей жизни сигаретой. Докурив, он щелчком пальца отправил окурок в урну и с легкостью закинул Зверева в кузов пикапа. Двигатель машины гулко заурчал, и пикап помчался в сторону пригорода.

Атон припарковал пикап за густыми кустами, за сто метров до окруженного высоким забором ангара, в котором находилось криохранилище. Выйдя из машины, он вытащил из кузова Николая, бросил его на холодную после дождя траву. Зверев чувствовал всё: и боль от удара об землю, и холод травы. Ему по-прежнему было страшно, но он уже не мог даже плакать. Румтянину же было наплевать на его чувства и переживания. Атон был, как никогда, спокоен. Он знал, что делает. Когда он нажал несколько кнопок на «Помощнике», из него ударили яркие желтые лучи. Ими он просветил тело Зверева, а потом направил лучи в сторону криохранилища. Через несколько секунд лучи пропали, а многофункциональное устройство тихо пискнуло. Кивнув головой, Атон нагнулся над Николаем, в широко раскрытых глазах которого отражались звезды.

– Я знаю, что ты меня слышишь, – чеканя каждое слово, сказал Атон. – Потому, что я знаю, что ты ещё жив. Но это ненадолго, так как через две минуты ты умрешь. Но перед твоей смертью я обязан зачитать тебе приговор. – Он нажал на кнопку «Помощника». В воздухе повис лист текста, написанного, казалось бы, русскими буквами, но некоторые буквы сильно отличались от букв русского алфавита и походили на иероглифы. Это был текст приговора. Он находился как раз над Зверевым, и Николай мог его видеть. – За преступления, совершенные в две тысячи триста сороковом году Зверев Николай Егорович, он же Зайцев Николай Евгеньевич именем Священной Восьмерки приговаривается к смертной казни через отравление ядом строкимбы. Тело подлежит растворению в кислоте… Далее читать не буду, тебе это не будет интересно. – «Помощник» дважды пропищал, текст приговора исчез. Атон достал из кузова пикапа бутылку с прозрачной жидкостью. – Извини, ванны у меня нет, так что тело твоё будем растворять старым дедовским способом. Ты ещё жив? Ну, это временно…