Участь свою не выбирали

– Нет боеприпасов, сержант! – И приказал вернуться на НП, чтобы продолжать наблюдение.

Я поплелся обратно сам не свой: слова комбата и обидели, и расстроили меня. Я знал, что не все бойцы в полку имеют винтовки, но чтобы не было снарядов… Это не укладывалось в моей голове!

Справа от нас, где располагались наблюдательные пункты двух других батарей дивизиона, было относительно спокойно. Слева, где проходила железная дорога и находился дивизион, в котором служил Парахонский, все дни слышалась пулеметная и винтовочная стрельба, вела огонь наша артиллерия и глухо "тюкали" немецкие минометы. Мы не знали, что там происходит, а комбат пожимал плечами. На третий день своего появления. поговорив с начальником штаба дивизиона по телефону, Боков обратился к Смирнову:

– Приказано перенести наш НП к железной дороге. – И весело посмотрел на меня: – Теперь к нам снарядов подбросят! – А лейтенанту приказал: – Сходи туда с Богдановым, подбери место для НП!

В полдень ко мне на наблюдательный пункт пришел командир взвода управления соседней батареи нашего дивизиона лейтенант Городиский. Узнав, что делается на нашем участке, он рассказал, как его разведчики обнаружили почти не замаскированную немецкую минометную батарею – судя по всему, ту, что обнаружил и я. Лейтенант обстрелял ее и в бинокль увидел, как снаряды разбили два вражеских миномета. С тех пор батарея молчит. Его рассказ обрадовал меня. Я хорошо знал лейтенанта. Он начал службу в полку в 1939 году. В боях с белофиннами, за отвагу, прямо на фронте был произведен в сержанты. Месяц тому назад его назначили командиром взвода и присвоили звание младшего лейтенанта. Для меня же он оставался товарищем по довоенной казарме. Я пригласил Городиского в наше укрытие, к разведчикам. Подойдя, мы увидели уже возвратившегося Смирнова. Он сидел перед блиндажом и бритвой срезал свои окантованные золотой ленточкой лейтенантские нашивки на шинели. Увидев Городиского, заорал на него:

– Почему командирские нашивки не срезал? Их же за версту видно! Наблюдатель называется!

Городиский, видимо, обидевшись, зло плюнул и ушел.

"Командиру, конечно, виднее, что делать,- подумал я про Смирнова. – Вот зачем только надо было на Городиского орать…"

К вечеру комбат позвал меня:

– Прикажи разведчикам собрать имущество и отправляйся с ними на новый НП. Следуйте через огневые позиции, там и поужинаете. А я с лейтенантом Смирновым пойду через штаб стрелкового батальона…

Боков явно нервничал и отчитал меня за нерасторопность. На кухне после ужина мы задержались, получая теплое белье. В это время пришли Смирнов и Боков. Комбат снова отругал меня за то, что задерживаемся. К нам подошел красноармеец Федотов, ординарец комбата, который на кухне готовил ему ужин, и спросил, с кем ему идти – с разведчиками или с ним?

– Со мной пойдешь, – отрывисто и резко бросил Боков.

Было ясно, что комбат чем-то очень раздражен, и мы постарались поскорее уйти на новый НП.

Вечерело. Богданов сбился с дороги, и мы шли через лес наобум, надеясь выйти к железной дороге. Дневной бой стих, не слышно было ни единого выстрела. В полной темноте подошли наконец к железнодорожной насыпи, не зная точно, где находимся – у своих или у врагов. Я вытащил наган, красноармейцы зарядили винтовки. Решили пройти немного вперед, вдоль насыпи. Шагов через пятьсот увидели будку. У которой утром побывал Богданов с командиром взвода. Смирнов сказал ему, что рыть окоп для ИП надо на другой, высокой стороне насыпи. Мы перешли полотно и вскарабкались наверх. Здесь росли редкие деревья, чернели кустарники, похоже было, что впереди местность плохо просматривалась отсюда. "Придется ждать рассвета, чтобы выбрать как следует новый НП", – подумал я и выругал в душе Смирнова, не выполнившего до конца приказ комбата.

Под насыпью, у самого полотна, выкопали яму и накрыли лежавшими неподалеку шпалами. Работа согрела нас. Оставив одного бойца дежурить, я с остальными залез в блиндаж, где сразу же и уснул в намокшей от пота одежде, прямо на земле. Вылезая утром наверх, ребята щелкали от холода зубами и дрожали всем телом: последние дни резко падала температура, а эта ночь была особенно холодной.

Вместе с Богдановым сразу же пошли выбирать наблюдательный пункт. С высотки за насыпью, поросшей густым кустарником, в слабом утреннем тумане были видны деревня и большое поле перед ней. Посередине тянулась цепочка совсем не замаскированных недавно вырытых окопов. То в одном, то в другом мелькали головы красноармейцев – судя по всему, им приносили пищу. Один храбрец сидел наверху и преспокойно ел из котелка.

Немецкая передовая проходила по огородам деревни и была хорошо видна. Обзор отсюда был отличный, и, оставив Богданова рыть окоп, я вернулся назад.

Тем временем связисты уже установили телефонный аппарат и сообщили, что штаб требует Бокова. Поскольку он еще не появлялся, трубку пришлось взять мне.