Участь свою не выбирали

Замечательным качеством Николая была душевная доброта. Он всегда стремился помочь более слабому, причем безвозмездно, от душевной щедрости. Не один раз этот человек с риском для жизни помогал и мне, делая вид, что это ему ничего не стоит, просто все так и должно быть.

Командир дивизиона капитан Александр Данилович Новиков в Мартынове души не чаял. Мне же Николай Мартынов казался вообще непостижимым человеком, и я, быстро сдружившись с ним, пытался во всем брать с него пример.

Под стать Николаю были его разведчики. Запомнился мне татарин Александр Алалыкин. Все лето он просидел на наблюдательных пунктах вместе с Мартыновым в каких-нибудь сотнях метров от немецкого переднего края. Рядом с ними убивало и ранило людей – разведчики выходили из строя один за другим, а Александр отделывался лишь дырками в шинели, сапогах да в пилотке. И теперь он вспоминается мне: невысокого роста, широкоплечий, со скуластым открытым лицом и добрым взглядом черных глаз. Скромен и молчалив он был до крайности. Как-то по дороге с НП на огневые позиции Алалыкин наткнулся на отставшего от группы разведчиков гитлеровца и взял его в плен. В дивизионе узнали об этом лишь тогда, когда сообщили из штаба полка, куда он отвел пленного.

Надо сказать, что разведчики не всегда имели возможность дождаться своих наград. Чаще награды находили их в госпитале, либо о них говорилось в похоронной. К концу боев на Северо-Западном фронте медаль "За отвагу" по праву украсила грудь Александра Алалыкина, оставшегося живым и невредимым.

…Поздней осенью майора Новикова перевели в другой дивизион. На новое место он взял Мартынова и меня. Начальником связи в новом дивизионе был лейтенант Геннадий Михайлович Беляев. Так мы оказались вместе: Мартынов, Беляев и я. На войне дружба зависит не только от тебя и твоих товарищей: ранения и смерти, служебные перемещения могут оборвать ее в любой момент. Но нам повезло: почти полтора года шли мы одной боевой дорогой, поддерживая друг друга и помогая.

Беляев был моим ровесником, но имел уже богатый жизненный опыт. В детстве он рано лишился родителей и, как говорят, узнал, почем фунт лиха. До войны работал учителем в сельской школе. Ко времени нашего знакомства Беляев был уже коммунистом, секретарем партийной организации дивизиона. Он первый заговорил со мной о вступлении в партию перед тем, как нас сняли с Северо-Западного фронта. Главной чертой его характера было исключительно развитое чувство долга, стремление отдать всего себя делу, в правоте которого был убежден, не рассчитывая на какие-либо привилегии и награды. Пишу и как будто вижу его прямой и суровый взгляд, крепко сжатый волевой рот. Но стоило Гене улыбнуться, как суровость сразу исчезала. Его поведение и распоряжения, отдаваемые красноармейцам, диктовались предельно простой логикой: "Мы получили приказ и должны его выполнить. При этом ни себя, ни вас "жалеть" я не имею права". С приходом Беляева взвод связи стал образцовым в дивизионе.

Особенно доставалось начальнику связи в дни наступлений, когда приходилось постоянно выходить на линию связи, под обстрел. В первые же дни появления на Сучане (Геннадий прибыл в полк 1 июля 1942 года, на два месяца позднее, чем я) только случайность спасла ему жизнь. Тогда связисты-телефонисты его взвода в свободное от дежурства время наспех построили под большой елью блиндаж. Вернее, просто шалаш. Утром 3 июля противник начал сильный артиллерийский обстрел из 155-мм пушек. Связь с НП и батареями прервалась. Рация почему-то вышла из строя, и Беляева из шалаша позвали к радистам, находившимся в отдельном блиндаже, метрах в двадцати. Гена еще не дошел до радистов, как его оглушило взрывом снаряда, попавшего прямо в дерево, под которым находился шалаш. Взрывная волна разметала шалаш в стороны, осколками снаряда убило двух бойцов, пятерым были нанесены тяжелые ранения. Когда потрясенный и оглушенный громким взрывом и свистом осколков он вскочил с земли, куда его отбросило взрывом, то на месте шалаша увидел лишь разбросанные изуродованные тела товарищей.

Сердце громким молотом стучало в груди, но Гена этого не замечал. Перед ним корчились в муках умирающие бойцы, на которых он так надеялся. В ушах стояли их крики и стоны, ноздри втягивали пропитанный едким запахом взрыва воздух. Только что он чудом уцелел, по вполне возможно, что обстрел повторится и придет его очередь. А еще надо помочь раненым…

Подбежав к месту взрыва, Беляев какое-то мгновенье в отчаянии смотрел на неподвижные искалеченные тела, на беспомощно распластавшихся тяжелораненых, на ползущих по земле бойцов. Сначала он бросился к тем, неподвижным, не смея поверить в смерть доверенных ему людей… Геннадий запомнил на всю жизнь эти краткие минуты и те бесконечно долгие часы, когда вместе с оставшимися в живых бойцами-радистами он сделал перевязки и наложил жгуты тяжелораненым красноармейцам, а потом они тащили их, стонавших и терявших от боли сознание, на медпункт полка…