С её приходом пленными занялось следствие. Их по одному стали выводить из камер на допрос. Следователей интересовало, по какой причине ты оказался у белых, не знаешь ли, кто настроен непримиримо к большевикам, зло высказывался о них. А, может-де, тебе известно, кто расстреливал пленных красных?
Алексея водили на допрос дважды. В первый раз допрашивал мужчина, положивший на стол перед собой наган. Испытующе глядя в глаза, следователь опускал ладонь на револьвер. Во второй раз вопросы задавала женщина в гимнастёрке, наган также лежал на столе около её руки. Алексей говорил, будто белые его мобилизовали. Опровергнуть это было некому – тех, кто его знал, в тюрьме не оказалось. Что касалось других вопросов, то он отвечал: «Не слышал. Не знаю».
От сокамерников он время от времени узнавал, что «выявили» такого-то и такого-то. Алексей их больше не видел.
Хлеба в тюрьме выдавали по кусочку, с запасами муки в городе было туго. Зато имелись запасы солёного омуля, и заключённых изо дня в день кормили супом с жирным омулем, так что «есть его стало нельзя, не морщась». Однажды мы с отцом смотрели фильм Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни», и я толкнул отца в бок, когда таможенник Верещагин сказал жене: «Опять ты мне эту икру поставила! Не могу я её каждый день, проклятую, есть!» Отец рассмеялся: «Ну да, представляю!»
Во дворе тюрьмы, который заключённые очищали от снега, Алексей видел Анну Тимирёву, гражданскую жену расстрелянного Колчака. Она в дамских ботиках по талому снегу носила в здание дрова. Что с ней стало впоследствии, осталось неизвестно моему отцу. О расстреле Колчака передавали шёпотом: тех, кто должен был его расстрелять, разозлило, как бесстрашно он держался, и его живым толкнули в прорубь.
За отцом ничего не нашли. Следствие к тому же учло, что ему всего семнадцать лет – «белое зверьё несовершеннолетнего мобилизовало!» И после трёх месяцев заключения его отправили в лагерь на работы, а затем мобилизовали в Красную армию. Он стал рядовым караульного полка ВНУС (внутренней службы) и был поселён в одной из казарм на Петрушиной горе на правом берегу Ангары.
Шло лето 1920-го. Запасы омуля, по-видимому, съели, другого продовольствия подвозили мало, наступила голодная пора. Красноармейцам выдали новое обмундирование, и мой отец выменял на штаны ведро картошки. «Сварю котелок, съем – а голодный! – рассказывал он мне. – Варю ещё, ем, потом ещё. За день прикончил всё ведро, живот набит – не могу нагнуться шнурки на ботинках развязать. А голодный всё равно».
Сказывалось отсутствие жиров. В скудной пище, которую давали, недоставало и витаминов. У Алексея и у других красноармейцев началась цинга – стали кровоточить дёсны, шататься зубы. А начальство не догадывалось организовать ловлю рыбы сетями в Ангаре, устроить поход в лес за черемшой. Черемша – первое средство против цинги.
Голодные страдающие цингой солдаты несли караульную службу. Алексей охранял Иркутскую тюрьму, в которой недавно сидел.
Старый друг
В караульном полку имелся клуб под названием «красный уголок», куда поступали советские газеты, брошюры и где висели портреты Ленина, Троцкого, а также агитационные плакаты. Алексей приходил сюда играть в шахматы. Однажды в клуб вошёл командовавший бронепоездом бывший красный моряк Яков Федоренко, который впоследствии станет маршалом Советского Союза. Алексей как раз выиграл партию у другого солдата – Федоренко это увидел, подошёл, сел: «А ну-ка сыграем!» Алексей стал выигрывать. Федоренко весь напрягся, глаза налились кровью. «Я струхнул, – рассказывал мне отец, – и поддался». Лицо будущего маршала выразило облегчение. «Мат тебе! – бросил он удовлетворённо. – Но играл хорошо!»
Вскоре после этого, собираясь около своего места в казарме на караул, Алексей услышал за спиной: «Говорят, ты хорошо в шахматы играешь». Он обернулся и обомлел – перед ним стоял Александр Рогов в солдатской форме. Рогов прикусил губу, давая понять, что надо помалкивать. «Я теперь тут служу», – сказал и отошёл.
Позже, когда Алексей был во дворе, а рядом никого, Рогов подошёл, сообщил, что «пришёл из ДВР с хорошей характеристикой», добавил: не надо, мол, ни о чём расспрашивать, ни о чём вспоминать. «Всё, что нужно, я сам буду говорить».
ДВР – Дальневосточная демократическая республика – создалась в мае 1920 по договору с кремлёвским правительством как буферное государство, чтобы избежать столкновения с японцами. У власти в ДВР стояли придатком к большевикам крестьянская фракция, немного эсеров, меньшевиков и некоторых других политических образований. ДВР просуществовала до 15 ноября 1922 года – дня включения в состав РСФСР.
Когда Александр Рогов появился в казарме на Петрушиной горе, в ДВР не входили Чита, Хабаровск, Владивосток. Там были японцы и белые. Западная граница республики проходила немного восточнее Иркутска.