Участник Великого Сибирского Ледяного похода. Биографические записки

– Если кто интересуется, – сказал он, – нехай приберет. Это свободно…»

Американский историк Брайан Мойнехен в книге «Святой, который грешил» написал о царской армии в Первой мировой войне: «Евреев вешали по ложным доносам, а их дома, лавки и синагоги грабили. Черносотенные газеты обвиняли их в «посылке золота немцам».

В старорежимной армии о Коминтерне не слыхали, а в Конармии слышат. Различие, надо признать, пребольшое. А сходство?

В мае 1939 Исаака Бабеля арестовали, а в январе 1940 расстреляли.

Проглотить то, что отрыгнулось

Красная армия была разбита на Висле и обращена в бегство, тогда решено было попробовать силы в другом месте.

Мы с отцом находили любопытной книгу Герберта Уэллса «Россия во мгле», там есть рассказ о том, как Зиновьев, Бела Кун, англичанин Том Квелч и другие «ведущие коммунисты» в 1920-м поехали в Баку «поднимать пролетариат Азии». Если в России рабочий класс составлял десять процентов населения, то что сказать о Востоке? Герберт Уэллс с иронией пишет, что Зиновьев и его спутники «отправились воодушевлять классово сознательных пролетариев Персии и Туркестана. В юртах прикаспийских степей они искали фабричных рабочих и обитателей городских трущоб. В Баку был созван съезд – ошеломляющий калейдоскоп людей с белой, черной, желтой и коричневой кожей, азиатских одежд и необыкновенного оружия. Это многолюдное сборище поклялось в неугасимой ненависти к капитализму и британскому империализму».

По словам писателя-фантаста, он пытался выяснить, чего добивались на бакинском съезде, и пришёл к выводу, что цель непонятна самим организаторам, «если не считать смутного желания нанести через Месопотамию и Индию удар английскому правительству в ответ на те удары, которые оно наносило Советской республике при помощи Колчака, Деникина, Врангеля и поляков. Это контрнаступление почти так же неуклюже и глупо, как английское наступление, против которого оно направлено. Трудно себе представить, чтобы большевики могли надеяться, что между ними и разношерстной толпой недовольных, собравшихся на съезде, установится классовая солидарность».

Уэллс поверил, будто действительно «большевики непоколебимо придерживались учения Маркса» и «обращали взоры на Запад, немало удивляясь тому, что «социальная революция» произошла не там, где она ожидалась, а значительно дальше на Восток». Уэллс пишет: «Теперь, когда они начинают понимать, что их привела к власти не предсказанная Марксом революция, а нечто совсем иное, они, естественно, стремятся установить новые связи».

«Нечто совсем иное» – это жажда власти над миром, всё тот же инстинкт захвата. Фантаст не осознал, что марксизм служит ленинцам лишь для наукообразного привлекательного оформления невиданной экспансии, войн за мировое господство. Делается ставка на бедноту вообще, на низы любого цвета кожи – на всех тех, кто не прочь ограбить и перебить своих богатых. И произошла «социальная революция» именно там, где должна была произойти: в Российской империи, чья история – непрерывное расширение территории за счёт захватнических войн. Победи коммунисты, допустим, в небольшой стране вроде Норвегии, им не могла бы прийти в головы идея экспорта революции. Она пришла в головы россиянам, сменившим тех россиян, которые провозглашали тост: «Упьюся я кровью мадьяров и немцев», тем, которые звали захватить проливы Босфор и Дарданеллы.

Неудачная война, отказ народа вести её привели к тому, что страсти к экспансии на все будущие времена был придан новый вид при цели: восстановить всё, как было, и брать больше, больше.

Восстание матросов в Кронштадте, восстания крестьян по стране вынудили Ленина ввести нэп, который сразу же дал народу ощутить вкус жизни. Если бы нэп не пресекли, если бы дали расти частному предпринимательству, Россия превратилась бы в капиталистическое государство без ужасов голода. Но тогда – прощай, экспансия! Такая страна не смогла бы завоёвывать другие страны, и, главное, ей это было бы не нужно. Что, в таком случае, делать маниакальным властолюбам – «ведущим коммунистам»?