– Мальчики, вы чего? – обеспокоился Кравцов за коллег. – Неприятности будут! Это нападение на старшего по званию, за это статья!
Сержант угроз не любил. И сделал движение, чтобы заломить Кравцову руку за спину. Но вместо руки ухватил пустоту, хлопнув ладонями, будто ловил моль, и некоторое время недоуменно смотрел в воздух. Подняв голову, он не увидел и напарника. Напарник почему-то лежал на полу и взирал оттуда с грустью, потому что ему хотелось встать, а встать не давала жесткая и прямая нога Кравцова.
– Ах, ты так!
Сержант выскочил на крыльцо, свистнул, гикнул – и вот уже топот десятка ног послышался.
Не будем описывать сцену битвы и пленения Кравцова силами полынской милиции. Это неэстетично. Это только в кино красиво бывает: одного рукой, другого ногой, третьего головой, а всех остальных одним только угрожающим взглядом решительных глаз. В жизни проще и некрасивей. К тому же Кравцов драться хоть и умел, но не любил. Для дерущегося ведь что важно знать? Только одно: как сделать врагу убийственно больно. Но упаси бог хотя бы краешком сознания представить в это время боль врага. Специалист по боевой психологической подготовке, которого приглашали для обучения будущих офицеров милиции, несколько лекций прочел на эту тему. Главное, подчеркивал он, в момент боя, а желательно и в прочие моменты, видеть перед собой не человека, а кусок агрессивной биомассы, которую нужно любым способом нейтрализовать. Жизнь, учил он, есть бой на выживание, побеждает не тот, кто сильней, тренированней или умней, это уж совсем ни к чему, – побеждает тот, кто готов убить, отключив сознание и действуя как боевая машина. Мир, проповедовал он, делится на пастухов, овец, собак и волков. Каждый выбирает, кто он. Но побеждают лишь волки.
Кравцов, слушая его, сделал неожиданный вывод: этот несчастный человек – черный идеалист. Ведь что такое идеалист вообще? – рассуждал Кравцов. Это тот, кто не любит окружающую жизнь, он мечтает о какой-то идеальной, где ему, идеалисту, было бы хорошо. Розовый идеалист видит жизнь идеально розовую. А черный – идеально черную, в которой все ходят с кулаками и пистолетами, а он там самый-самый. В нормальной жизни такой человек никто. Полный ноль. За это он ее ненавидит. Что-то в подобной прямоте есть детское, поэтому самые розовые идеалисты, встречающиеся среди так называемой творческой интеллигенции, и самые черные идеалисты, которых очень много среди преступников, в сущности – дети. Только одни слишком добрые, а другие слишком злые.
Как бы то ни было, Кравцова повязали.
Кравцова повязали и отвезли в райотдел. Терепаев узнал об этом, когда Кравцов, растерзанный, уже сидел в «обезьяннике». Естественно, он пожурил подчиненных, выпустил Кравцова, сказав ему:
– Ты на них зла не держи. У нас недавно тип один шлялся, пытался с наших точек деньги собирать. В форме, паразит. Оказалось потом, милиционер настоящий, из Москвы в гости приехал к родственникам, а денежки кончились. Ну, одел форму и попробовал, как этот... Урожай решил снять там, где не сеял. Ну, ребята и обиделись. Не сердишься? Предупреждать надо, дорогой, когда приезжаешь. Не любят у нас чужих, понимаешь ли. А ты как этот...
Кравцова объяснения Терепаева не интересовали.
– Земляков моих взяли, – сказал он. – Хотелось бы знать, за что? И где они?
– Сейчас выясним!
Терепаев выяснил это в считаные минуты и своей властью выпустил Хали-Гали и Володьку.
Володька, выйдя из отдела, злился и кричал на всю улицу:
– Заразы! Деньги отобрали все!
Кравцов, направлявшийся уже к машине, остановился:
– Протокол изъятия составили?
– Ага, сейчас прямо!
– И много денег?
– До фига!
– Он на телевизор копил, – объяснил Колька. – А телевизор мы не взяли. Порядочно денег было.
– Сейчас, – сказал Кравцов и вернулся в отдел.
Его не было довольно долго. О чем говорил Кравцов с Терепаевым и его подчиненными, неизвестно. То есть предположить можно, но зачем? Подобные сцены, нам кажется, еще менее эстетичны, чем драки. Важна суть: Кравцов вышел с деньгами. Володька пересчитал.
– Все цело? – спросил Кравцов.
– Вроде все. Теперь бы еще удочку вернуть.
– Какую удочку?
Хали-Гали нехотя рассказал, что с ним произошло.
– Сам виноват, – заключил он. – Захотел выпить по дешевке. А по дешевке ничего в жизни хорошего не бывает. Кроме неприятностей.
– Сейчас разберемся, дед! – сказал Кравцов. И они поехали разбираться.
Они поехали разбираться, а по пути Кравцов предложил Володьке:
– Хочешь, скажу одну очень печальную вещь? И очень серьезную?
– Ну, хочу, – хмуро сказал Володька.
– Ты все время по краю ходишь, Володя. У черты, понимаешь? Ты хороший парень. Ты мне нравишься. Но если ты за эту черту все-таки переступишь, я тебя, Володя, выручать не буду. Не имею права, понимаешь? При всей к тебе симпатии. Больше того – я обязан тебя буду решительно пресечь. Понял?
Володька промолчал. Но, видимо, понял.
Хозяин шинка, как только увидел Кравцова живым и невредимым, тут же все сообразил. И забежал мыслью вперед. И зацвел улыбкой, и воскликнул: