Участок

– А тогда за что он вас? – спросил Кравцов. Он и об этом знал уже, конечно, но ему хотелось послушать версию Юлюкина. Чуял он: что-то в этом давнем происшествии не так. Очень его, в частности, смущала история с вылезанием из-под замка, сжиганием сарая и залезанием обратно.

– За что? А злобу питал он в мой адрес за мою дочь Юлю! Прохода он ей не давал, а она была абсолютно без взаимности! А он считал, что я ее подговариваю ему отказывать! А я не подговаривал, я был прямо против! И этого не скрывал! – сказал Юлюкин с той правдолюбивой горячностью, которая свойственна чаще всего людям, скрывающим какую-то правду или говорящим лишь ее часть. Все политики, замечено, профессионально обладают даром такой горячности, а кто не умеет, старательно учится.

Кравцов кивал, разделяя эмоции Юлюкина. И попросил:

– Извините, конечно, за бестактность... Можно шрам посмотреть?

– Какой?

– Ну, он же чуть не зарезал вас.

– Да нет... Так, полоснул... – с неохотой сказал Юлюкин.

– Полоснул не полоснул, а дело серьезное.

Юлюкин пожал плечами, поднял рубашку и отвернул голову в сторону и вверх, как это бывает на осмотре у врача. Кравцов согнулся и внимательно изучил взглядом белую полоску старого шрама на животе. Ему очень хотелось даже и потрогать шрам, но постеснялся.

– Пустяки! – комментировал осмотр Юлюкин, почему-то преуменьшая задним числом масштаб опасности. – Хотя – Бог спас. Вот опять-таки, если говорить о нравственном стержне народа, то религия...

Но Кравцов не дал поговорить бухгалтеру о нравственном стержне народа и религии, он продолжил задавать вопросы. Выяснилось, что Юлюкин в тот вечер ходил в кино. С женой и дочкой Юлей. Жена, кстати, через пять лет после этого померла, осиротила его и дочку. До начала кино Евгений, слегка выпивший, публично ругал Юлюкина, упрекая его в том, что он своей семье жить и дышать не дает. (Это чистая неправда, отметил Юлюкин.) После кино жена и дочь пошли домой, то есть жена домой, а Юля прогуляться. А Юлюкин остался поиграть на бильярде. А потом пошел домой, Женька его в кустах подкараулил и напал.

– Я был там, – сказал Кравцов. – Там кусты сзади и сбоку, в каких кустах это произошло?

– Сбоку.

– Ясно. А зачем вы туда пошли?

– Так домой же!

– Домой вам, насколько я понимаю, надо было мимо кустов, по улице.

– Да? – спросил Юлюкин так, словно вдруг сам засомневался: там ли он, действительно, выбрал дорогу? Но тут же оправдался: – Ну да, домой мне по улице. А в кусты зашел по мужскому делу.

– Это по какому же?

– Поссать! – вдруг рассердился Юлюкин на непонятливость Кравцова. – Пописать, отлить – или как там у вас еще в городе говорят?

– Есть нормальное общеупотребительное слово: помочиться, – напомнил Кравцов.

Юлюкин взглянул с неожиданным возмущением, будто заподозрил, что над ним издеваются, но в долю секунды изменил выражение лица, и взгляд его стал даже благодарным – он как бы хотел спасибо сказать за то, что Кравцов научил его этому простому, но забытому слову.

– Именно, помочиться, – согласился он с такой трактовкой события.

– И на вас в этот момент напал Евгений?

– Точно!

– До того или после?

– Я же говорю: после кино!

– Нет, до того, как вы помочились, или после? Или, может, во время процесса?

– А я помню? Нет, вроде прямо во время. Напал, как гад, и ножом...

– Ясно... Да еще и сарай вам сжег?

– Сжег! Подчистую! – подтвердил Юлюкин.

– И обратно под замок залез?

– А чего не лазить? Дружинники выпили и заснули. Вот он и лазил туда-сюда.

– Мог ведь и сбежать, как вы думаете? – спросил Кравцов.

– Куда? – усмехнулся Юлюкин. – Он же понимал, что все равно поймают!

– А может, – предположил Кравцов, – остался в надежде оправдаться?

– За попытку убийства? Не смешите меня! – сказал Юлюкин. И вдруг стал серьезным, исполнился уважения к теме жизни и смерти и сказал значительно: – А ведь действительно мог и убить. И не стоял бы я с вами тут, а лежал бы, как народ говорит, в сырой земле...

И Юлюкин ткнул пальцем в грядки, будто именно они были той сырой землей, где он мог бы лежать.

Кравцов тоже внимательно посмотрел туда и подумал неожиданную мысль, что земля, в сущности, что на огороде, что на кладбище – одна.

9

Земля одна – что на огороде, что на кладбище, что на берегу реки, к которому причалила лодка с Укропом и Деканом.

Декан вежливо приказал Укропу:

– Притопите-ка лодку, драгоценный!

– А обратно как?

– У села поблизости железная дорога есть?

– Пятнадцать километров.

– Бывает и дальше. Водным путем передвигаться долго и слишком опасно. Кругом такая красота, что наше невольное уродство весьма заметно, – брезгливо потрепал Декан свою рубаху. – Топите, топите лодку, Евгений-ну-Афанасьевич, не поддавайтесь крестьянской скупости!

Укроп отплыл на лодке, снял мотор и, ударяя им, пробил деревянное дно, после чего бросился в воду и поплыл к берегу. Лодка быстро затонула. Укроп и Декан, не оглянувшись, пошли по берегу. Декан то и дело кашлял. Укроп увидел какую-то траву, сорвал пару листков, дал Декану:

– Пожуй. От горла помогает.

– Я не травоядный! – поморщился Декан. Но листья взял и начал жевать. Сплевывая зеленью, поинтересовался: