Учебка. Армейский роман (СИ)

Все, кроме Доброхотова и Тищенко, закурили. Игорь устало опустился на ступени, потянулся, привалился к холодной стене спиной и стал смотреть прямо перед собой. За складом виднелась пятиэтажка. Некоторые окна еще горели там, где нормальные гражданские люди доделывали свои нормальные гражданские дела. Игорь взглянул на товарищей. Тлеющие огоньки сигарет четко выделялись на фоне ночного неба. Тищенко заметил, что весь наряд смотрит туда же, куда и он — на горящие окна такого близкого и, вместе с тем, далекого дома, стоящего всего в сотне метров от столовой. Но теперь эта сотня метров была пропастью, на два года отделившей всех их от нормальной жизни. Тем более странным для Игоря и всех, кто стоял рядом с ним, было чувство, внезапно овладевшее курсантами — чувство романтики. Если бы кто-нибудь спросил сейчас у них, чувствуют ли курсанты романтику — любой из наряда рассмеялся бы в лицо вопрошающему: какая же может быть романтика в недосыпании, работе до седьмого пота и униженном, рабском положении. Но, все же романтика незаметно проникла в их сердца. Там, за горящими окнами, возможно, читали книги парни, еще не бывшие, или уже никогда не будущие в армии. Они и знать не знали о том, что такое наряд по столовой в учебке и что такое служба курсанта вообще. А Игорь и его товарищи уже знали это, уже преодолели самые первые, небольшие, но все же настоящие жизненные трудности, в чем-то преодолели свои малодушие и безвольность и стали, на самую малость, но все же стали чуть суровее и решительнее, ощутив жесткое дыхание дней, проведенных вдали от семьи и детского, привилегированного положения в ней. А те, за окнами, остались на прежней ступени. Поэтому между ними уже была крошечная разница, и курсанты были подсознательно горды за нее. Теплая летняя ночь, блестевшая жемчугом звезд, только усиливала это впечатление, делая чувства какими-то особенными и надолго запоминающимися.

— В колонну по два становись! — скомандовал сержант.

Игорь оказался рядом с Доброхотовым, потому что все построились не по росту, и Резняк встал где-то в середине. Но Тищенко лишь обрадовался этому — он невзлюбил Резняка почти с самого первого дня. Впрочем, Резняк отвечал Игорю тем же. Специфика армейского коллектива как раз и состоит в том, что в армии человек не волен выбирать себе круг общения — и это касается не только солдат, но и офицеров, за исключением лишь, может быть, генералитета. В последнем случае «круг общения» зачастую подбирается по весьма определенным качествам, обычно необходимым для подбирающего в первую очередь, а для дела — во вторую. Совместная жизнь несовместимых лиц отравляет жизнь им обоим не только невозможностью избавиться друг от друга хотя бы на неделю (на сутки можно — например, в наряде), но еще и тем, что каждый знает — это будет продолжаться и через день, и через неделю, и через месяц, и, может быть, через год. Все это подрывает как моральный дух армии, так и ее боеспособность. В будущем, наверное, в армии будут необходимы психологи, выявляющие несовместимых людей. Скупой платит дважды. Все же лучше заранее поработать над совместимостью, чем дожидаться, пока солдаты начнут стрелять друг в друга (что не раз было как в Афганистане, так и в Союзе). Взаимоотношения Тищенко и Резняка как раз и являлись проявлением такой несовместимости, изрядно портившей нервы обоим, но все же Игорю, ближе берущему все к сердцу — в гораздо большей степени.

В казарму шли через липовую аллею. Смыкающиеся кроны деревьев, едва различимые в темноте, делали аллею похожей не то на гигантскую триумфальную арку, не то на глотку огромного дракона, желающего проглотить маленький строй. Внутри аллеи было гораздо темнее — сюда почти не пробивался свет от фонарей, а луна и вовсе не могла проскользнуть через плотное переплетение потолка, сложенного из толстых ветвей и пышной листвы. Когда вышли на свет, Игорь взглянул на часы. Было уже десять минут первого.

— В казарму заходить тихо, не шуметь и не разговаривать. Через десять минут все должны помыть ноги, почистить зубы и лежать в койках. Завтра по подъему сразу же выходите на улицу и строитесь — идем накрывать завтрак. Время пошло — выполнять! — скомандовал Гришневич.

Не особенно торопясь, усталые курсанты затопали сапогами по лестнице. Времени было много, но все хотели как можно скорее упасть в постели — завтра вновь предстоял трудный день.

Сбросив сапоги и повесив на табуретку мокрые от пота портянки, Игорь с удовольствием пошевелил пальцами ног и, взяв со спинки кровати полотенце, а из тумбочки мыло, пасту и зубную щетку, побрел в умывальник. В столовой курсантам никто не показал туалета, и они вынуждены были мочиться за углом ближайшего склада. Поэтому Игорь весьма удивился тому, что Гутиковский, нервно расстегивая штаны, радостно выдохнул воздух из легких и с облегчением сказал:

— Фу-у. Еле до казармы дотерпел. С самого ужина хочу отлить.

— Чего же ты за склад не сходил? — спросил Тищенко.

— За какой склад?

— Тот, что прямо за столовой. Я думал, что туда все ходили.