По всей видимости, Калигари и его юная помощница сами выполняют тут всю грязную работу, убирая почти ежедневно. Это вряд ли назовешь приятным развлечением, да и разит от тебя после этого отнюдь не благовониями. Если вы когда-нибудь заметите, что я в скверном настроении, дорогой мой клерк, напомните мне, что я всегда могу поступить на работу в цирк.
— Уши! — еще раз напомнила мне девочка. Я тер с мылом спину этого огромного малого, а девочка держала стремянку, чтобы я не свалился, что было очень мило с ее стороны, поскольку у меня в брюхе так и переливалось спиртное.
— Ага, помню, — сказал я ей. — Уши.
Мы все время разговаривали, все трое, и Калигари успел скормить мне пару-тройку порций всякого вздора. Сообщил, что особенно внимательно заботится о слонах, потому что сны у них прозрачные как хрусталь.
Это вызвало у меня смех.
— И что вы с ними делаете? — спросил я. — Отверзаете им веки и светите туда фонариком?
— Все, что я вам рассказываю, истинная правда, — ответил он. — И все, что вы видите, такое же реальное, как вы сами.
Я уже читал это в одной из их афиш, что они расклеили по всему городу. Это была коронная фраза этого малого, и я не стал на нее реагировать. Потом, позднее, когда мы доставали из цистерны свежую воду, я все-таки заставил его сообщить мне кое-что интересное. «Люди, попавшие в трудное положение, не верят тем, кому повезло ни во что подобное не угодить, — сказал он. — Мой цирк многие годы служил объектом самых чудовищных обвинений, и все они оказались совершенно беспочвенными. Мне уже надоело выслушивать одни и те же старые истории».
— Истории — это как раз то, за чем я сюда пришел, — ответил я ему. — Или вы хотите сказать, что нам совершенно не о чем беспокоиться?
Дорогой мой клерк, вам бы следовало оказаться рядом, чтобы увидеть, как блеснули его глаза!
— У вас есть множество поводов для беспокойства, детектив. Можете не сомневаться, я ваш враг. Вы полагаете, что можете контролировать и то, что известно, и то, что неизвестно? Могу вас уверить, неизвестное никогда не имеет границ и никогда не будет их иметь. Это заведение существует за счет тайн; мы ими здесь просто наслаждаемся, процветаем благодаря им. Весь остальной мир — простаки, сущая деревенщина, и те, кто пытается доказать обратное, станут первыми, кто разбудит в нас ответную ненависть, после чего они обратятся в объект наших вполне справедливых насмешек.
Он здорово разошелся, так что ему пришлось сесть, чтобы отдышаться. Девочка выбежала и через минуту вернулась с чашкой какао. Он пил, наблюдая за слонами. Животные теперь жевали сено, захватив хоботами целые его охапки.
— Они все помнят, — тихо сказал Калигари. — Не знаю, что стану делать без них. И без их снов. Вот так, детектив. Минута в одном из их снов — это как месяц на открытых равнинах, бескрайних, бесконечных.
Не знаю, что он хотел этим сказать и вообще хотел ли что-то сказать. Но вот что я понял: нам следует не спускать глаз с этого субъекта.
Луна-парк к тому времени уже закрылся, везде и повсюду выключали свет. Девочка взяла меня за руку и повела прочь, обратно к входным воротам. Там она взяла мою ладонь и стала внимательно ее рассматривать. «У вас будет долгая жизнь, — пояснила она, — только большая ее часть не будет вашей собственной жизнью. Спокойной ночи, Трэвис».
Это меня несколько задело: не предсказание, конечно — вздор какой! — а тот факт, что ей известно мое имя. Я ведь им не представлялся, ни единому человеку во всем этом цирке.
