Страх – это (если отвлечься от любящей заботы о ком-то или о чем-то ценном в мире) неприятное психическое чувство угрозы. Оно «сидит» во втором измерении и на первом, соматическом уровне тесно связано с такими вегетативными симптомами, как сердцебиение, побледнение, дрожь. Там, где оно «сидит» или появляется, в момент своего возникновения оно никак не может быть предвосхищено; это значит, что оно «дано судьбой». Причины страха можно предотвратить или не предотвратить, но чувство страха, если оно уже развилось в человеке, просто так не прогнать.
В отличие от этого, в третьем, духовном измерении принимается решение о том, какая реакция последует на этот страх: будет ли он восприниматься всерьез, или человек поставит себя выше него, станет ли он причиной бегства или, несмотря на него, с ситуацией получится справиться. Здесь есть из чего выбрать, здесь есть определенная свобода. Мы видим: мы не свободны «от» страха, мы свободны «вопреки» страху…
Люди, которым пришлось страдать из-за несчастного детства, не свободны от его последствий, но свободны занять по отношению к ним различные позиции. Некоторые родители говорят: «Я вырос с побоями, поэтому побои внутри меня. Если я становлюсь очень злым, я тоже бью!» Другие родители говорят: «Так как меня били в детстве, я бы хотел, чтобы моим детям было лучше. Поэтому я не воспитываю их битьем!»
Воспитание, несомненно, – сильный фактор воздействия, но не всемогущий. С определенного уровня зрелости каждый человек свободен в воспитании себя. Акт самовоспитания гораздо меньше зависит от «воли родителей», чем от того, что человек «должен испытать самостоятельно» (Франкл).
Животное не может действовать вопреки своим инстинктам. Если оно голодно и чует еду, оно «должно» наброситься на нее и проглотить. Человек, напротив, может быть голодным (= его «судьба») и тем не менее отдать товарищу последний кусок хлеба, который у него есть и в котором последний нуждается больше (= его «свобода»). В первом, соматическом измерении у него урчит в животе и падает уровень сахара в крови. Во втором, психическом измерении его будет мучить желание обладать хлебом и голодное воображение. Франкл назвал это «психофизическим параллелизмом», в котором первые два уровня синхронизируются. Но в третьем, ноэтическом измерении человек освобождается от ситуации голода и принимает решение, если хочет этого по какой-либо осмысленной причине, независимо от психофизического давления.
Таким образом, человек обнаруживает себя как тот, кто свободен ответить на удары судьбы, и, делая это, он несет ответственность за свои ответы. Нон-детерминистское видение логотерапии влечет за собой допущение ответственности и виновности в психотерапии с человеческим лицом.
Там, где в определенный момент нет возможности выбора, не может быть вины. Так как, например, мы не можем выбирать наше прошлое, изменить его, мы не можем также нести вину за него. (Что не говорит о том, что мы не были виновны в то время, когда у нас еще была возможность выбора.)
С другой стороны, там, где есть возможность выбора, за принятое решение нужно отвечать. Может произойти так, что будет сделан нехороший, неверный выбор. Парным понятиям «плохо или хорошо» или «правильный или неправильный» сложно дать определение, поэтому в логотерапии их заменяют понятиями «имеющий больше или меньше смысла», это означает, что измеряется конкретный смысл конкретной жизненной ситуации. Тогда вина – это «выбор против смысла».
Человек добился максимума в сознании – в знаниях, науке – и максимума в ответственности; но в то же время они его привели к минимуму сознания ответственности. Человек современный знает много – больше, чем когда-либо, и он ответственен за многое – за большее, чем когда-либо; но он знает меньше, чем когда-либо, о том самом состоянии ответственности. (Франкл, 9)