Глава четырнадцатая
АКТУАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
Леонид рассказал анекдот. Из леса выбегает человек, обмотанный пулеметными лентами, спрашивает: немцы в городе? — Дяденька, — отвечают ему, — война давно кончилась. — Зачем же я поезда под откос пускаю?
— Ты, — сказал Леонид, — не знаешь, с кем борешься. Это не оппозиция, а бессмысленная партизанщина.
Павел всегда возражал Леониду, возразил и на этот раз.
— Партизаны, — сказал он, — главные вояки. Куда до них авангарду. Про гражданскую войну в Испании читал? Про войну двенадцатого года? Когда совсем плохо, поднимается народ.
— Где же они, партизаны? — Леонид огляделся и партизан не обнаружил. — Пора бы! Враг у ворот! Отечество в опасности! — и Леонид захохотал, тряся черной бородой. — Грабят! — закричал он. — Караул! Страну разворовали реформаторы! — и, подавив смех в бороде, сказал: — Не слышат. Россия сдалась без выстрела, и дубина народной войны не поднялась. В ломбард дубину сдали.
— Потерпи, — ответил Павел, — партизаны еще придут.
— Если придут, — сказал ему Леонид, — сдадим в милицию. Нам хулиганов не надо.
— Авангардисты, которые испражняются в музее, — нужны, а партизанов с дубинами — в милицию?
— А зачем они нужны? Брежнева похоронили, Андропова нет — с кем бороться? Кто тебя в угол загнал? Что тебе не нравится?
— Не нравится то, что происходит, — Павел сказал то, что говорили многие: уволенные с работы учителя; пенсионеры, которым платили убогую пенсию; инженеры, работающие таксистами, — словом, так называемый народ. Постепенно народ жаловаться перестал: что толку? Привыкли даже к прогрессу.
— Мне все не нравится.
— В жизни или в искусстве?
— Нигде.
— И свободные выборы Молдавии, и бомбежка Югославии? — Леонид смеялся, колыша бороду.
— Нет.
— И супермаркет «Садко-Аркады», и Кельна дымные громады?
— Нет.
— И фундаменталисты в Ираке, и слухи о премьере Бараке?
— Нет.
— И выставки минималистов, и заседания глобалистов?
— И это тоже не нравится.
Такие разговоры стали игрой: Леонид постоянно придумывал новые вопросы: «И презумпция невиновности, и стремительный рост уголовности?», а Павел на все отвечал: нет, не нравится. Так, за короткое время они перебрали почти все события, все газетные заголовки. Хотя оба смеялись, но Павлу грустно делалось от придуманной игры: вспомнив все соблазны мира, не нашли они ничего достойного. Лиза называла его состояние депрессией, а Елена Михайловна подозревала, что сын осуждает ее брак с Леонидом Голенищевым. Однако причина была в ином, а в чем — Павел объяснить не мог. Мир устроен неверно — но разве мир был когда-то устроен хорошо? Леонид, смеясь, придумывал новые двустишия, и Павел даже стал ждать, вдруг найдется нечто, что не раздражает.
— И философ Деррида, и тягостный деготь труда?
— Нет.
— Искусство второго авангарда, и любовные письма графа де Варда?
— Нет.
— И гражданская война в Испании, и буря, что поднял в воды стакане я?
— Нет.
— Это наследственное, — сказал Леонид серьезно. — У прежнего поколения интеллигентов было принято ругать все подряд. Тут важно не заиграться. Твой отец остановиться не мог.
— Это неправда.
— Привыкнув отказываться от плохого, человек не в состоянии согласиться на хорошее. Когда не нравятся сразу и нефтяные концессии, и ревтрибунала выездные сессии — это опасный симптом.
— А если правда — не нравятся?
— Глупо. Нефтяные концессии тебя кормят.
— Разве меня? Они Дупеля кормят.
— А Дупель, в свою очередь, кормит тебя. Налоги, меценатство, — у открытого общества много способов заставить буржуя тебя кормить. Актуальные художники живут за счет нефтяной промышленности. Я, бюрократ нового типа, хочу тебя уверить — правительство не вредит населению. А помочь стараемся. Знаешь ли ты, в чем заключается подлинная свобода? Полагаешь, в том, чтобы идти налево, когда все идут направо? Нет — свобода в том, чтобы пойти туда, где действительно хорошо.
— Новое определение свободы, — сказал Павел. — Разумное следование выгоде.
— Не выгоде, прогрессу. Быть диссидентом можно по отношению к ограниченному режиму. Быть диссидентом по отношению к истории — глупость. Даже в те времена, когда было что ругать в нашем любезном Отечестве, мне казалось, что диссиденты немного чокнутые.
— Сумасшедшие?
— Не клинические сумасшедшие, а так, бытовые психи. Их сажали в психушки, и хоть это и было несправедливо — но психическое расстройство там наблюдалось. Хотелось подойти к такому бедолаге, взять за руку и ласково сказать: успокойся, милый. Ну, выведут они войска из Афганистана, выведут. И Мандельштама напечатают. И гражданская война в Испании закончилась. Выходи из леса, весна пришла.
— А что говорил в ответ диссидент?
— Диссиденты бывают двух видов, — сказал Леонид, — первые выдвигают требования и ждут их исполнения. Вторые — боятся, что требования удовлетворят. Тогда легкое расстройство перейдет в буйное помешательство. Когда войска из Афганистана вывели — они не заметили перемен.
Павел сказал:
— Но войска из Афганистана не вывели.
— Горбачев их вывел, а ты и не заметил?