Учебник рисования

— Нет ничего тяжелее свободы, — вздохнула старуха. — Рабам платят, а за свободу приходится платить самому. В годы нашей юности мы имели ясные представления на этот счет. Любопытно, как рассуждают сегодня. Вы за что-нибудь расплачиваетесь? Или — сами денежки получать любите?

Струев хотел пошутить, но шутка не шла на ум. Хотел сказать, что если он расплачивается в ресторанах, то за искусство пусть платят повара, но реплика показалась ему глупой.

— Не знаете, что сказать, — промолвила старуха, — и неудивительно. Теперь не принято знать. И парады оформлять не принято. Парады должны сметать остатки старого строя. Безжалостно, твердо. Вы умеете так?

— Режим решил уйти сам, — сказал Струев, — остается посмотреть, как он уходит.

— Какой режим? — спросила старуха подозрительно. — Я не согласна ни на какой режим. Вы доктор или художник? Не потерплю врачей. Я предупреждала: если мне захотят навязать режим, я не сдамся. Запомните это.

— Я имею в виду прошлое. Прошлое уходит само.

— Прошлое не уходит само. Его убивают и хоронят — ради блага живых. Так однажды убили меня и мое поколение. Впрочем, я не до конца умерла. Здесь, — она тронула плоскую грудь под бантом, — здесь я давно мертва. Но голова моя жива и мысли ясны. Я должна прожить ровно столько, чтобы сделать свои мысли достоянием многих. Иногда я делюсь взглядами с Иваном Михайловичем. Извлекает ли он уроки?

— Уверена, что да, — вздохнула Алина.

— Я вздремну, Алина, а к обеду выйду вам помогать. Мы приготовим Ивану Михайловичу настоящий латиноамериканский обед во вкусе Фиделя. Только партизаны знают настоящие рецепты. Вам скажут в Париже, что они знают, как готовить. Не верьте: только партизанская кухня имеет вкус. Остальное трава для скотов. Я помню несколько ошеломляющих рецептов.

Старуха поправила бант на плоской груди, двинулась прочь из кухни. На пороге она царственно повернулась и низким голосом добавила:

— Мыши веселятся, когда кошка ложится спать. Но веселятся недолго.

И, произнеся эту странную реплику, вышла, тяжело и медленно двигая сухими ногами.

— Она сумасшедшая? — спросил Струев.

— Просто привидение. Не верите? Тогда скорее выгляните в коридор, я вас прошу, — там никого уже нет. Она растворилась.

— Верно, я утром встретил старуху, а потом она растаяла в воздухе.

— Иногда она растворяется прямо в комнате. Была — и нету.

— А появляется она, — сказал Струев, — я полагаю, в полнолуние.

— Появляется всегда неожиданно, надо ждать всякую минуту. Обыкновенное домашнее привидение, но мирового значения, знаете ли. Мы держим у себя призрак ушедшей эпохи. Бродил призрак коммунизма по Европе, а на старости лет поселился у Ивана Михайловича Лугового. Вы боитесь привидений?

— Гостей пугаете? — спросил Струев.

— Иван Михайлович любит гостей дразнить. Немецкого посла, фон Шмальца, она до полусмерти напугала рассказами про Эрнста Тельмана. Рот фронт, говорит, Ганс! Ох, а что было с отцом Николаем! — и Алина засмеялась, качая грудями. — Марианна Карловна сказала ему, что Бога нет, назвала его зажравшимся лицемером и пообещала отравить на Соловки. Лопату тебе в руки, попик! Батюшка чуть не подавился бараньей лопаткой. Весь аппетит пропал.

— Откуда она у вас?

— Иван Михайлович с последним ее мужем дружил. Вместе начинали, инструкторами ЦК. Но тот в зрелые лета размяк, стал либеральничать, отказываться от карьеры. Был фигурой, а стал пенсионером-алкоголиком. Она его тут же бросила. Он и умер от пьянства.

— А дальше?

— Где-то она прожила лет десять. По посольствам, полагаю — Куба, Чили. Иван Михайлович ее нашел, взял в дом. Вот подобрали мне компаньонку. Иван Михайлович гордится ею как фамильным привидением. Специально заводит гостей в ее комнату, чтобы напугать.

— Сколько ж ей лет?

— Угадайте.

— Восемьдесят? Больше?

— Сто.

— Вы шутите. Это неправда.

— Неправда, действительно. На самом деле старухе уже сто пять. Она принимала участие в легендарном съезде большевиков в Лондоне в девятьсот третьем году, ей уже тогда двадцать три года было, вовсю романы крутила. Вот и считайте.

— То есть родилась в восемьсот восьмидесятом. Как Пикассо, — уточнил Струев машинально, — но это невозможно.

— Отчего же? Пикассо тоже был ее любовником. Полистайте альбомы полно ее портретов. Но и без него хватало народу. — В устах Алины фраза прозвучала не обвинительно, но уважительно. — Четыре мужа, три партии, два гражданства. Работа призраком — дело бессрочное, на пенсию не отпустят. Марианна Карловна Герилья — настоящий призрак коммунизма.

— Какая странная фамилия.

— Это псевдоним. Герилья — партизанская война по-испански. Марианна до сих пор воюет. Бродит по квартире, успокоиться не может. Знаете, как воет она по ночам. Волком воет. Страшно даже, а вдруг укусит. Я однажды заглянула в ее комнату ночью, а она стоит у окна и воет на луну.

— Быть не может.