Читаем Учебник рисования полностью

— Протестую, ваша честь, — Луговой поднял руку, обращаясь к воображаемому судье, — защита выносит протест. Не собираюсь оспаривать здесь мнение моего коллеги насчет моральных качеств литератора Кузина: защита считается с мнением обвинителя. Мелок, завистлив, тщеславен — не мне это опровергать. Склонен согласиться с обвинением, личность Кузина от совершенства далека, личность мелкая. Но обращаю внимание суда на то обстоятельство, что Борис Кузин встретился с моим подзащитным в зрелые годы, когда уже был сложившейся личностью. Следовательно, мой подзащитный не мог оказать влияния на формирование Кузина. Защита полагает, что есть основания пригласить для дачи показаний родителей и учителей начальной школы. Впрочем, — помедлив, продолжал Луговой, — учителями и родителями не обойдешься. Я бы вызвал в качестве свидетеля, — он помедлил снова, на этот раз молчание длилось долго, — кого бы вызвать? Всю русскую интеллигенцию на допрос не пригласишь, а надо бы!

— Нельзя интеллигенцию на допрос вызвать? Отчего же? Ххе! — фирменным горьким кузинским смешком усмехнулся Борис Кириллович. — А что вы делали в тридцатых? Именно это и делали — интеллигенцию на допросы таскали! Вызывали в кабинет, предлагали чайку, папиросу…

— Вам, кстати, кофейку налить? С кексом? — неожиданно прервал беседу Луговой. Он пересек комнату, двигаясь беспечно, словно не стоял посреди его кабинета человек с топором, взял с журнального столика серебряный поднос. Поставил кофейник и чашку перед Кузиным, плеснул кофе, добавил молока, положил на блюдце ломтик кекса. — Чай с папиросой — разве это годится для интеллигентного человека? Так только грубые следователи с Лубянки поступали, невоспитанные деревенские дурни. К интеллигенту подход особый нужен, кофий с кексом, коньячок. Помните, — сказал Луговой, — знаменитые слова злополучного поэта Мандельштама, которые тот любил говорить в гостях? Вас, говорил поэт хозяевам, когда-нибудь спросят: понимали ли вы поэта Мандельштама, и вы ответите «нет». Тогда вас спросят, а кормили вы поэта Мандельштама? И если вы ответите «да», вам многое простится. Как думаете, простится мне, если я вас кексиком угощу? По глазам вижу — не простится! Ну, может быть, хоть присяжные заседатели во внимание примут, что я вас кофейком потчевал. Мне, — добавил Луговой, — эти слова Осипа Эмильевича всегда казались крайне хамскими. Впрочем, чего ждать от еврейского провинциального мальчика.

— А Мандельштама, случайно, не вы допрашивали? Раскопали подноготную? Сняли показания с учителей и родителей?

— Хамскими, — продолжал безмятежно Луговой, помешивая кофе серебряной ложечкой, — слова поэта мне казались вот почему. Интеллигентный человек, стихотворец, он, нисколько не стесняясь, говорит о том, что его надо кормить — словно он увечный или малолетний. В то же время, ему, как человеку образованному, известно, что в нашей огромной стране — голод, и много людей не ест, буквально не ест. Однако он не собирает продовольственные поезда, нет. Заботу о народе он оставляет мне, сатрапу и палачу. Ну, допустим, я — держиморда и о народе не думаю. Я воплощаю произвол, я думаю об армии, о Беломорканале, о большой стройке, о добыче руды и угля. Мне некогда думать о народе, я по роду своей деятельности, отношусь к народу как к инструменту для воспроизводства народа. Перемрут эти — бабы новых нарожают, зато промышленность поднимем, верно? По глазам вижу — не согласны! На то и придуман интеллигент, чтобы стоять между народом и мной — и постоянно мне напоминать: народу плохо, народ недоедает, накормите народ. Прежде русский интеллигент эту задачу понимал. Он был адвокатом своего народа — перед властью. И русский интеллигент тем хорош, что ставил интересы народа прежде своих собственных. Есть такая поэма «Кому на Руси жить хорошо?» — но вот поэмы «Кому на Руси плохо?» нет, потому что интеллигенты знали — кому плохо. У вас, господин поэт, гвоздь в сапоге и на кокаин не хватает, а у мужика дети с голоду мрут. Но потом что-то случилось — и русский интеллигент решил, что хуже всех отнюдь не мужику, а ему — интеллигенту! Вот именно его, интеллигента, надо спасть и кормить! С этой поры началась новая русская интеллигенция и новая русская история. Вот их-то, интеллигентов, которых надо кормить, я бы и вызвал для дачи показаний.

— Вы их уже вызывали, — сказал Кузин, — вызывали и допросили. И убили — разве не так? Это вы их и убивали, лично вы — я не ошибся?

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже