Учебник рисования, том. 1

- Гастон, например, - о, это очаровательный парень, абсолютно наш человек, брат по крови, if уоu know what I mean, - Гриша пересыпал свою речь иностранными словами, это нравилось ему самому и раздражало Струева, - Гастон устроил в Париже восхитительный перформанс: обмазал клавесин навозом и сыграл мазурку. В гостиной особняка на рю Греннель! Ха! Париж - требовательный город! Здесь у тебя спросят; а вы что новенького нам принесли? О, их не проведешь! Поверь, удивить парижскую публику непросто. Многие старались - и напрасно. Но Гастон ошеломил всех. Вообрази: Клавдия Тулузская (ты, конечно, слышал об этой семье, церемонные люди, поверь) - сама Клавдия Тулузская отплясывала мазурку под эту навозную музыку! Мы так смеялись! Оскар Штрассер - я познакомлю тебя с Оскаром, ты его полюбишь - хохотал так, что сел на пол.

- Над чем же вы смеялись? - спросил Струев. - Смеялись над чем?

- Как это: над чем? Не понимаю тебя, Семен, - сказал Гузкин, а сам подумал: уж, во всяком случае, было посмешнее, чем угроза облить меня бензином в выставочном зале. Вот то была шутка, понятная тебе, Струев. Однако воспитанный Гузкин запретил себе думать о некрасивом прошлом. - Мы смеялись, сказал он терпеливо, - над парадоксами творчества, над забавной выдумкой. А ведь он ревнует, наконец догадался Гузкин, самым банальным образом ревнует; привык в Москве быть первым, а здесь придется потесниться, - Гастон славится тем, что умеет из двух простых субстанций (навоз и музыка, например) создать третью - столь же первичную. Навозная музыка - разве было прежде такое явление? Разве художник - в своем роде не Бог?

- Идиот, - сказал Струев, - клинический идиот.

- Да, можно сказать и так! - Гриша принял слово «идиот» в качестве антитезы божественной природе художника, - можно сказать, что художник идиот. Шут! Циркач! Пусть так! Все мы - шуты, идиоты и демиурги! Оставим здравый смысл мещанам и партаппаратчикам! Ха-ха!

- А мы с тобой кого потешаем - не мещан разве? Раньше партаппаратчиков, теперь - мещан.

- Хоть Гитлера - не возражаю. Это провокативное искусство, которое будит мысль. И если я разбужу мысль в Гитлере или Сталине - буду доволен, - Гриша почувствовал, что разговор превратился в выяснение отношений. Он хочет показать мне - и себе в первую очередь, - что не зря остался в России. Как же все они, приехав оттуда, стараются, из кожи вон лезут, чтобы держаться независимо. Как они тщатся показать, что нет отличия между жизнью здесь и там. Оправдать свою лень, свою неудачу. Впрочем, что им остается, думал Гузкин. Не стану реагировать, подумал он. Только не поддаться этому развязному тону, не уронить себя. Гриша протянул руку к сигарам - порой имеет смысл закурить: дымовая завеса между собеседниками помогает. Да и сигареты Струева раздражали его; если уж в комнате накурено, пусть это будет благородный табак

- У тебя этот навозный рояль разбудил мысли, Гриша?

- Безусловно, перформанс натолкнул на размышления. Многое можно сказать, - сказал Гузкин неторопливо; он достал из хьюмидора красного дерева (подарок Сары Малатеста) превосходную «Гавану» (подарок Алана де Портебаля), обрезал сигару серебряной гильотинкой (подарок барона фон Майзеля), помял и покатал в пальцах, - очень многое можно сказать. Океан ассоциаций и параллелей. Безусловно, - он раскурил сигару. - Пых-пых. Разное приходит на ум. В частности, Гастон показал, что взаимодействие искусства и природы (т.е. музыки и навоза) невозможно. Полноценный продукт нельзя получить. Трудно слушать такую музыку.

- Неужели? - спросил Струев. - Расскажи еще одну мысль - ну, пожалуйста, расскажи.

- Не стану разговаривать в таком тоне. И вообще, если интересуют трактовки, читай Кранц. Или Шайзенштейна спрашивай. Я не теоретик

- А их галиматью читаешь?

- С тобой все в порядке, Семен? - заботливо спросил Гриша. Пых-пых - дым упругими кольцами выстреливал из сигары.

- Устал.

- Понимаю, - полыхнул сигарой Гузкин, - конечно, устал. Жизнь у вас - по газетам сужу - собачья. Избрали этого, как его? Да-да, из гэбэшников, страшный человек, полагаю. Почему и говорю: перебирайся к нам.

- Устал, - повторил Струев и сам поразился, до чего искренне это прозвучало.

- Опять закрутят гайки, n'est pas? А искусство? Прекрасно в нашей профессии то - пых-пых, - что устал или нет, а приходишь в мастерскую и опять полон сил. Искусство, - пых-пых, - меня выручало всегда. За время, проведенное здесь - пых-пых, - случалось разное. Не думай, что все это пых-пых, - легко далось. Было непросто, пых. Однако искусство выручает.

- Что в нем проку.

- Как это? - спросил Гриша. Его не покупают, подумал он, вот и все. Пинкисевич говорил, что дело плохо, а я не поверил. И постарел он сильно. Ему бы надо ходить в фитнес-клуб, говорят, в Москве уже появились. Можно и здесь его отвести, вот хоть на рю Бернардинс, вполне приличный бассейн. Интересно, есть ли у него с собой плавки. В крайнем случае куплю ему плавки, не проблема. Не зная, как подступиться к спортивной теме, Гриша пыхнул сигарой.