- Почему не накормить друга, если это не доставляет особых хлопот? Женщины преувеличивают трудности кухни, - сказал Оскар, - к тому же время, проведенное на кухне, я посвящаю музыке: слушаю записи великих исполнителей. Сегодня вы будете есть легкое рыбное блюдо, вдохновленное Дебюсси, а мясное потяжелее - я слушал Рахманинова.
- Оскар - не совсем обычный дантист, - заметил Юрген, - уверяю вас, Гриша, он намного образованнее иного гуманитария. Именно Оскар и научил меня понимать искусство. Поверьте, скоро вы обнаружите, что в нашем обществе врач - фигура вовсе не удаленная от прекрасного.
- Это разумно, когда два холостяка решают жить вместе. Вы давно догадались, что так удобнее? - продолжал Гриша бестактные вопросы.
- Уже десять лет.
- И радуемся каждый день, - добавил Оскар.
- Десять лет! - восхитился Гриша. - Какой исключительный пример дружбы. - Он прикинул, получилось бы прожить с Пинкисевичем десять лет под одной крышей, и отверг эту идею.
Оскар извинился и ушел на кухню дать распоряжения прислуге. В гостиную вошел новый персонаж Гузкина представили старому сухому человеку с лицом, похожим на раздавленную вафлю - оно сплошь состояло из трещин и морщин; глаза однако смотрели бойко. Старик плеснул себе шерри и устроился в кресле.
- Мой отец приехал провести с нами пару недель. Наконец-то Оскар сможет поговорить о музыке - я в ней профан. Это Гриша Гузкин, крупнейший художник России. Отец, кстати, бывал в России, - сказал Юрген.
- А, вы бывали в России, герр Фогель? Давно ли?
- Ja, много лет назад.
- Обязательно поезжайте теперь - там много перемен.
- В России наконец победила демократия, - объяснил Фогель-младший отцу.
- Ah, so. Давно пора. Не знаю, как вы жили раньше, - Фогель-старший нахмурился, - общество показалось мне довольно нецивилизованным.
- Да, вы правы, - горько сказал Гриша Гузкин и деликатно скушал оливку, а косточку положил в пепельницу, - Россия отброшена в своем развитии на много лет назад коммунистической диктатурой.
- Но искусство, - вставил Фогель-сын, - искусство Россию спасет. Как это предсказал Достоевский. Вот Гриша, - объяснил Фогель-сын Фогелю-папе, - Гриша делает по-настоящему радикальное искусство. Он обличает пороки своего отечества.
- Это правильно, - сказал Фогель-старший.
- У Гриши есть полные сарказма полотна. Невозможно смотреть без искреннего смеха на этих фанатичных пионеров. Такие бетонные лица, ха-ха-ха!
- Пионеры, ah so, - сказал старый Фогель.
- Дело не только в пионерах. Пороки общества, - сказал Гриша Гузкин, - к моему великому сожалению, укоренены в нашей истории. Знаете ли
вы, как тяжело пробиться свободной мысли через асфальт прошлого.
- Прекрасный образ, Гриша, - сказал Фогель-сын. - Асфальт прошлого. Коммунизм, колхозы, пятилетки, пьянство, антисемитизм…
- Вот, говорят, арийский антисемитизм, - заметил Фогель-отец. - В нас и не было никакого антисемитизма. Никогда!
- Как вы правы, - вежливо поддержал Гузкин, - в русских антисемитизма гораздо больше, чем в немцах. О, как там, в России, развит антисемитизм! Зоологический!
- Ah so! В самом деле?
- О, вы не поверите! У русских комплекс неполноценности по отношению к евреям, и они компенсируют его звериным антисемитизмом.
- Ah so! А здесь совсем не так! Никакого комплекса неполноценности. Вот ни капельки. Kein Tropfchen! У меня, например, никогда не было.
- Вы же цивилизованный человек, европеец.
- Ja, ja. Но я, например, воевал на Восточном фронте. Пришлось.
- Что ж, вы - солдат, - вступился Гузкин за честь немецкого мундира, - что делать? У вас не было выбора. Я уважаю в вас честного противника, - вежливо сказал Гриша.
- Да, я просто солдат, - подтвердил старый фашист, - сам приказов не отдавал, кстати, я за всю войну и еврея-то ни одного не видел. Какой же может быть антисемитизм, если я евреев не видел? Нет, был один случай - на Украине, мы стояли недалеко от Винницы, Winnitza, richtig? - фашист мечтательно поднял взгляд к потолку, предаваясь воспоминаниям. - И мимо нас провели колонну каких-то людей. Утром было дело. Морозное утро, вообще, страшно холодная была зима. Der Ора Frost! Как вы живете в таком климате?
- Ужасный климат. - Гузкин развел руками. Ему неловко было за российскую погоду.
- Ja. Ja-ja. Значит, шла колонна. Я помню еще спросил, кого ведут. Мне сказали, что евреев. Но куда они шли, зачем? Lieber Gott, я не имею никакого понятия.