Учебник рисования

Существует распространенная теория драки, основное положение гласит, что искусство рукопашного боя всегда обеспечивает победу над неграмотной силой. Важно знать приемы: противопоставленные невежеству, они побеждают. Руководствуясь этим соображением, новые криминальные структуры вербовали спортсменов — и спортсмены, понимая, что спорт денег не принесет, шли в бандиты. Шли они по тем же соображениям, по каким художники шли заниматься рекламой, а поэты — работать менеджерами по связям с общественностью. Если бы Струев дал себе труд задуматься над этим, он бы присмотрелся к противникам — теперь любой неблагонадежный тип мог оказаться чемпионом по боксу. Струев, однако, был слишком высокого мнения о себе, ему безразлично было, кто перед ним и сколько их. Их всего-навсего много, обычно говорил Струев, а я — целый один. Нарвешься когда-нибудь, говорил осторожный Пинкисевич, но Струев только скалился в ответ. Кузнецов же, видевший много драк, спорт презирал. — Какая разница, кто больше раз стукнет, сказал он однажды Сникерсу, глядя по телевизору боксерский матч, — важно, кто насмерть попадет. — Пока замахиваться будешь, тебя такой парень двадцать раз уронит, — возразил Сникерс, с почтением относящийся к авторитетам. Я-то встану, — заметил на это Кузнецов, — пусть он встанет, если я попаду.

Драки в этот раз, однако, не случилось.

Человек из квартиры напротив улыбнулся примирительно и сказал:

— Кричу, стучу. Уснули?

— Что надо?

— Перенести одного в машину. Плохо парню, сердце отказало.

— Вдвоем не справитесь?

— Валерка машину подгонит, а мы с тобой клиента в лифте спустим.

— Ты «скорую» вызови.

— Пока приедет, три раза помрешь.

— Это верно.

— Помогите, мужики.

— А ты случайно своего клиента не шмальнул? — спросил Кузнецов.

— Ты что? Поди посмотри — все по-честному. Перестарался клиент — до молодой девки дорвался. Ты зайди, какие секреты.

Струев развернулся и ушел с площадки. Носить больных было не по его части, к благотворительности он склонности не питал, проститутками не интересовался.

— Что же там произошло? — спросил Соломон Моисеевич, намазывая хлеб маслом и кладя сверху кружок докторской колбасы.

— Помер кто-то. — Струев налил водки. Он по обыкновению пил рюмку за рюмкой — не для того, чтобы напиться, а просто, чтобы себя занять. Скучно у Рихтеров. Соломон, конечно, занятен, но слишком стар. Павел ему нравился, но жених на свадьбе — зрелище жалкое. Он не возражал подраться, все-таки занятие, но и драки не вышло.

— Помер человек, — повторил он, — просто помер.

— Может быть, помощь нужна? — полюбопытствовал Рихтер. — Может быть, врача вызвать? — он прожевал бутерброд, извлек колбасную кожуру, застрявшую между зубами.

— Сами разберутся.

— И все-таки надо вызвать врача.

— Не суйся не в свое дело, — отчеканила Татьяна Ивановна.

— Я считаю, надо обратиться к врачу.

— Тебе же сказано: помер человек! Все уже — помер! При чем тут врач!

Соломон Моисеевич покачал головой, поджал губы. Ну как хотите, говорила эта мимика, я со своей стороны сделал все что мог, а вы уж сами решайте. Он подержал колбасную кожуру, раздумывая, куда ее положить, потом просто разжал пальцы, и кожура упала на соседнее блюдце.

— А ты его ножом, случайно, не пырял? — сказал тем временем Кузнецов.

— Ты чего. Сам погляди. От любви мужик помер.

— Ладно, пошли.

— Люди тут странные. Зовешь — не слышат. Стучишь — не открывают. Они тебе кто?

— Родня.

— Интеллигенты, что ли?

— Ну.

— Евреи, что ли?

— Да нет, — уклончиво сказал Кузнецов, — так, не пойми кто.

— Я их видел, уроды. Что случись, не достучишься.

— Это верно.

— Ты ногами вперед не неси, примета плохая.

— Какая разница.

— Все-таки.

— Ему — без разницы.

— Хороший ты мужик

— Как все.

— Тебе, может, с работой помочь? Хорошие деньги.

— Ну помоги.

— А давай завтра встретимся, потолкуем.

— Ну давай.

— Анжелика наша понравилась?

— Девка как девка.

VIII

Струев пил и присматривался к Инночке. Позвать в мастерскую? Интересного в ней мало, одна экзальтация, но хоть вечер не зря пройдет. Неохота возвращаться одному. Он представил, как входит в пустую грязную мастерскую, стелит серую простыню на диван, выкуривает на ночь сигарету. Да, определенно ему нужна на ночь женщина. И разве от него именно этого не ждут? Приходил Струев, расскажут они, наговорил всякого, выпил две бутылки, увел с собой женщину — ну типичный Струев. Вы ведь этого хотели?

— Хотите, я вас провожу? — спросил он Инночку и добавил. — Или вы меня проводите.

Инночка ахнула; с ней так никогда не говорили. Впрочем, действительно, час поздний, пора и расходиться. Леонид Голенищев троекратно расцеловал Лизу с Павлом, а Рихтеру посулил интервью в газете. «Взгляды у вас, Соломон Моисеевич, неактуальные, но вызывают на полемику». Струев подал Инночке пальто, придержал за плечи. Мальчик Антон, осмелев, обратился к Струеву еще раз:

— Так вы считаете, что жизнь похожа на искусство или искусство на жизнь?

Струеву уже было не до разговоров — он был занят спутницей.

— Ни то, ни другое, — ответил он, — ничего общего у них нет.

— А как же? — спросил мальчик, но Струев уже ушел.