Учебник рисования

— Кузин работает на Кротова, работает слабо. Партии Кротова нужен грамотный менеджер. Если бы мне дали провести его выборы — мы такого бы напридумывали!

— И Тушинскому будете помогать, и Кротову?

— Не на партию работаем, — облизнулся Поставец, — на современность. В плену у времени. А время такое, что везде надо успевать. Вот мой охранник, — показал Поставец, — успевает везде! Сток-брокер на вокзале — раз, совладелец массажного салона — два, начальник охраны у меня — три, дачу мне строит — четыре! А как иначе? Если я стану одного художника продавать, одну партию обслуживать — в трубу вылечу. Я выставляю десяток предложений. Здесь неудача — там победа. Раньше Первачев бойко шел. И цены неплохие были, — Поставец что-то прикинул в уме, облизнулся, подсчитал, — да, приемлемые. Но клиенты, что Первачева брали, где они? Где сегодня найти секретаря немецкого посольства, чтоб собирал картинки с колокольнями? Амбиции у Первачева есть, а кто его знает? Замдиректора ЦРУ в позапрошлом правительстве?

Леонид Голенищев рассмеялся и сказал Павлу: «Вот партизанская тактика». Поставец продолжал:

— Гузкин, Дутов, Пинкисевич — продаются. Их клиенты — старые коллекционеры, из тех, что Родченко собирали. Много таких? Хорошо, если сто наберется. Ой-ой-ой, сколько люди о себе воображают! Объективная рыночная стоимость! — руки Поставца потерлись друг о друга, — это надо же выдумать!

— Нет такой? — спросил Павел.

— Еще год-два, и пора гениям на пенсию. Пришли новые, слышат шум времени. Приезжают коллекционеры — им Сыча подавай, Снустикова-Гарбо, Лилю Шиздяпину.

На экране бритые люди принялись пинать ногами тело убитого. Убитый перекатывался из стороны в сторону.

— Чечня это, — сказал Павел, — не арт-форум.

— А, кстати, может быть, — легко согласился Поставец, — я смотрю, незнакомый перформанс. Значит, Чечня. Когда кошмар прекратится? Мои клиенты постоянно задают этот вопрос. И я отвечаю, как Владислав Григорьевич: каждый должен делать свое дело. Понемногу, не форсируя процесс, маленькими шагами…

Филипп Преображенский, судя по всему, был согласен с искусствоведами, он благосклонно кивнул, шевельнул попой и притопнул босой ногой. Рыбка оплыла вокруг художника и двинулась в другой конец аквариума. Две фигурки на экране вооружились пилой и принялись отпиливать третьему голову. Один из них время от времени бросал работу, чтобы вытереть пот со лба. Жара на телевизионной картинке была сильная.

— Или Сербия? — задумчиво сказал Голенищев, — может быть, что и Сербия.

— Чечня, — сказал Поставец, — видите бороды?

— А в Сербии бород, что ли, нет?

— А может, это в Ираке.

— Тоже может быть.

— Шииты, скажем, суннитов режут.

— Запросто.

— Или наоборот.

— А ты говоришь, война кончилась, — не удержался Павел. — И партизаны есть.

— В телевизоре война, — Леонид успокоил по-отечески, — и мы работаем над тем, чтобы она в телевизоре и осталась. Мы строим мир.

— Читали статью Розы Кранц на этот счет? — сказал Поставец. — Мир сегодня — это один научно-исследовательский институт. В одной лаборатории в Нью-Йорке — занимаются одной проблемой, в Лондоне — другой, в Москве третьей, складывают усилия, выдают готовый продукт.

— Какой продукт?

— Известно какой. Права человека. Гарантии завтрашнего дня. Какие клиенты появились! Например, Михаил Дупель. Как платит! Расстегнет пиджак и швыряет бумажник: бери сколько надо.

— Не хуже вкус, чем у европейца.

— И сегодня ждем гостя. Барон фон Майзель. Вот это коллекция.

— Ах, тот самый барон.

V