Учебник рисования

Тогда христианство прибегло к услугам церкви — на тех же самых основаниях, на каких капитализм прибег к услугам банковской системы, — для разумного и дозированного распределения любви к ближнему, соответственно регламенту. В иных религиях — языческих — институт жречества и шаманства помогал разумно распределять славу, силу и могущество. Собственно говоря, это рациональное использование посредника — между гражданами общества и той силой, которая общество скрепляет. Как и в случае с банковской системой, это было рациональным введением, но с неизбежностью вело к казусам при распределении благ. В языческих религиях или в гражданских правовых обществах задача распределения упрощается тем, что гражданам не положено получать равные доли. Трудность распределения любви состоит в том, что ее должно быть поровну — без привилегий. Введение правового института в концепцию любви — уравняло практику христианства с теми религиями и правовыми институтами, что использовались обществом прежде. Силу общей концепции это изменить не могло, но ее практическое внедрение изменило. Каким образом церковь стала дозировать отпущение любви — известно. Как общество использовало религию для освоения мировых пространств, мы знаем из истории. Трудно принять эту форму колонизации и социального регулирования — за благо.

Единственной формой существования христианской концепции в неизмененном виде, то есть единственным методом передачи любви от одного — многим, без регламента и меры, единственной формой, неизмененной от употребления сразу всем обществом, — осталось христианское искусство.

Искусство, которое принято связывать с христианской традицией, отличает одно: переживание за другого. Христианское искусство говорит: каждый человек есть неповторимый образ, каждая душа уникальна и достойна сочувствия, каждое движение души нуждается в понимании. Коротко говоря, предметом христианского искусства является сострадание. Любовь есть чувство общее, но и уникальное одновременно — про это и написаны картины и книги. Есть общая истина, она не отменяет ни одной из истин личных. Не изображение страсти и чувства вообще, но изображение несходных меж собой страстей и чувств, не поддающихся обобщению, — это питало европейское искусство в течение недолгих веков. Такого не существовало прежде — и, за ненадобностью, это оказалось устраненным в ходе развития истории.

Концепция христианства (то есть сострадание как общественная скрепа), вынесенная в искусство, — оказалась уязвимой. В качестве утопии построения мирового общества эта концепция сулила перспективы лучшие, чем язычество, но использовать ее на практике оказалось затруднительно. Для манипулирования сознанием общества эта концепция малопригодна. Для отправления ежедневных социальных нужд эта концепция оказалась недостаточна. Христианская цивилизация хотела и собиралась использовать образы сострадания как средства, стимулирующие общественный энтузиазм, но для больших планов (как правило, жестоких) это не годилось. Основными принципами устойчивости социальной пирамиды пребывали все те же — право, сила, финансы: лев не пожелал лечь рядом с ягненком. Для этой конструкции христианское искусство пригодно мало — и это понятно.