Учебник самопознания

"…следовательно, не будут двумя те, которые не могут разделиться, которые могли бы разделиться, если бы были двумя.

9. … Ведь что же получится, если ты пожелаешь считать день одним, а свет чем-то другим, что присоединяется ко дню, хотя сам свет и есть день? Конечно, могут быть и другие виды света, как, например, свет от огня. Могут быть и другие виды духа, как, например, дух от Бога и дух от дьявола.

Итак, поскольку идет речь о душе и духе, то сама душа и будет дух, как сам день и есть свет. Ибо нечто является тем, благодаря чему оно есть как таковое".***

Тертулиан хорош тем, что он только закладывает основы христианского мировоззрения, поэтому прозрачен, и в его рассуждениях отчетливо видны и слабости, и то, как подыскиваются убедительные образы и доводы. Но ясно видно, что вопрос о душе и духе сложен, и как свет не является днем, так дух не является душой, и в то же время их природа каким-то образом слитна в человеке.

Сложность увеличивается стремлением подражать великим грекам и выглядеть философично. Эта потребность вслед за Платоном объявлять душу простой сущностью, будет преследовать христианских мыслителей все века. Она же, кстати, выльется в картезианское понимание сознания или духа, как простой сущности, равной чуть ли не математической точке, в итоге чего человечество на несколько веков впадет в метафизический отказ вообще понимать душу. Им до сих пор болеет научная психология.

Рассуждения о различиях духа и души, в действительности, весьма болезненны для Тертулиана, и он сам не чувствует себя удовлетворенным собственными софистическими находками. Логистика не работает там, где надо просто наблюдать действительность или природу. Поэтому в следующих главах он постоянно возвращается к этому предмету, добавляя все новые черты понятия духа:

"Таким образом, и душу, которую мы определяем, исходя из ее своеобразия, как дуновение, мы объявляем здесь духом по необходимости; как бы то ни было, вопреки Гермогену, который заявляет, что она состоит из вещества, а не из дуновения Бога, мы ее рассматриваем как собственно дуновение.

2. Ибо он, пренебрегая свидетельством самого Писания, дуновение превращает в дух, чтобы считалось, что душа состоит скорее из вещества, чем из духа Божьего, поскольку невероятно, чтобы дух Божий дошел до греха, а потом до суда. Поэтому мы и там утверждаем, что душа есть дуновение, а не дух, согласно Писанию и согласно различению духа, и здесь объявляем ее духом неохотно в соответствии со сходством дыхания и дуновения. Там стоит вопрос о сущности; ведь дышать есть действие сущности.

3. Об этом мы больше не говорили бы, если бы не еретики, которые помещают в душу какое-то непонятное семя, принесенное благодаря тайной щедрости Софии-матери, да еще при незнающем Творце, хотя Писание Творца, более осведомленное о своем Боге, ничего подобного не сообщило, кроме того, что Бог вдунул в лице человека дыхание жизни, и человек стал душою живой, посредством которой он с тех пор и живет, и дышит, поскольку достаточно обозначено различие между духом и душой в следующих свидетельствах, когда Сам Бог объявляет: Дух от Меня вышел и дыхание всякое Я сотворил. Ибо дыхание от Духа стало душой".****

Все бы это было хорошо, если бы у Тертулиана была власть объявлять свои мнения как обязательные. Но душу никак не удавалось признать просто дыханием, потому что христианство при этом утверждало, что после смерти души будут жить, дожидаясь

последнего суда. Это же разрушало и понятие, что душою живой человек становится вместе с телом. Душа явно была отделима от тела, и, похоже, вовсе не являлась духом. По крайней мере, и народный язык и язык самих богословов выдает, что их различие отчетливо осознавалось.

При этом сама мысль о единстве природы духа и души жила в христианстве наряду с мыслью Гермогена о различии их природ.

В восьмом веке Иоанн Дамаскин, создавая "Точное описание православной веры", бьется все о тот же платонический вопрос о простой природе души:

"Мы же постановляем, что Христос был не с одним сложным естеством и что Он не был чем-то новым сравнительно с другим, из чего Он образовался, подобно тому, как человек состоит из души и тела, или как тело из четырех стихий".*****

В русском языке, похоже, слово дух далеко не так явно связывается с дыханием, как в еврейском и греческом. Дух, это для нас, скорей, то, что остается от человека, когда его тела уже нет. Русский дух может пребывать, еврейский должен двигаться, то есть дышать. Поэтому Дамаскин, пытаясь понять библейские высказывания о духе, пишет несколько странно:

"Должно же, чтоб Слово (то есть Христос - АШ) имело и Духа. Ибо и наше слово не лишено дыхания. Впрочем, в нас дыхание чуждо нашего существа. Ибо оно есть влечение и движение воздуха, вовлекаемого и изливаемого для сохранения тела в хорошем состоянии".******