И мы пришли в дом, где приятной наружности женщина, видно, Иван с ней общался не первый раз, встретила его, меня и Маркофьева как самых дорогих гостей. Пока она хлопотала на кухне, Иван нам подмигивал и шептал:
— Она не знает, что я женат. Думает, я нашел ее по объявлению, как читатель. Она не знает, что я — из газеты.
Мы съели и выпили все, что она приготовила, после чего Иван выпроводил нас из квартиры, а сам остался.
С большим интересом я прочитал вскоре в газете его гневную статью, где он обличал мужчин, которые по объявлению находят одиноких женщин, присасываются к ним на манер пиявок, живут, едят, пьют за счет мечтающих создать семью доверчивых гражданок, а потом исчезают из их поля зрения, иногда прихватив к тому же ценные вещи.
Еще раз мы с Маркофьевым навестили мое новое жилище.
На этот раз меблированное роскошным итальянским гарнитуром.
— А еще будут кожаные кресла и диван, — сказал Маркофьев, — и на кухне — лавки и стол из мореного дуба.
Квартира показалась мне чудесней, чем прежде. Окна и балкон выходили на солнечную сторону. А кухня была прохладной, потому что смотрела на север. В ванной рабочие прилаживали зеркало.
— Это только начало, — обещал Маркофьев. — Скоро сооружу здесь еще и бассейн.
— И тогда я смогу переехать? — спросил я.
— Потерпи, — сказал он. — Я же говорю: завезем мебель, постелем ковры, остеклим лоджию… Дарить так дарить, любить так любить, гулять так гулять, стрелять так стрелять… А пока поживу здесь сам. С новой своей подружкой. — И подмигнул. — Надеюсь, не возражаешь?
А пока я жил у Маркофьева на даче.
Рано утром, серыми рассветами, выходил в сад. Стояла тишина, птицы еще не гомонили. Я садился в беседке и встречал первые солнечные лучи.
Иногда проведать меня приезжал мой друг.
Мы сидели на веранде, в плетеных креслах. Изредка, с шумом протаранивая листву, на землю с ветвей падали созревшие яблоки.
— Какими же дураками надо быть, чтобы не обнаружить закон тяготения! — говорил Маркофьев. — Неужели человечество в массе своей настолько глупо, что должно было дожидаться Ньютона?
В ученом мире он уже слыл Эйнштейном, Коперником, Галилеем, Бойлем-Мариоттом, а некоторые, особо восторженные натуры, нарекли его Моцартом науки.