Учебный плац

Бывший учебный плац, затерявшийся среди неярких, суровых пейзажей Шлезвиг-Гольштейна, должен стать обитаемым для ребенка и его спасителя: земля, служившая войне, должна служить миру. Теперь, когда война позади, говорит Целлер, «мы покажем им, что можно сделать из этой земли». Мирный труд людей постепенно залечивает раны, нанесенные природе силами войны, разглаживает горькие морщины, исцеляет больную землю; она откликается на заботу, дает обильные плоды. Война отступает, вытесняемая энергичными созидательными усилиями человека. Арендованный у местной общины участок превращается в образцовое лесопарковое хозяйство, весть о котором разносится далеко. К Целлеру приезжают учиться, о нем пишут в журналах. В этой многолетней работе и борьбе за сохранение и процветание дела Бруно — лучший, надежнейший помощник. Любовь к земле, к труду еще больше сближает этих людей. Красота природы, доброта человеческих отношений — и насилие, убийство, война несовместимы; эта мысль также вплавляется в символику романа. Мирный труд людей разрушает образ милитаризма, впечатанный в настрадавшуюся землю и воплощенный в учебном плаце; природа предстает как нравственный целитель, как сила, противостоящая уничтожению жизни.

Однако антагонизм двух начал: созидательного, целебного, олицетворенного природой и преобразующей деятельностью человека, и деструктивной стихии милитаризма — не снимается; по существу, до самого конца. Попытки закрепить лесопитомник на месте стрельбища, навсегда превратить плац в цветущий уголок земли — это история непрерывных конфликтов с «инстанциями», заинтересованными в том, чтобы вернуть войне то, что герои романа пытаются у нее отнять. На месте молодого леса военные ведомства предпочли бы видеть полигоны для суперсовременного оружия. Не зеленые насаждения нужны им, а шахты для ракет. Приходится вести упорную, изматывающую борьбу, чтобы отвоевать клочок земли для мира, для леса и сада. Исход этой борьбы, как станет ясно читателю в финале, остается неопределенным.

Зигфрид Ленц сказал как-то, что писать «о войне, страданиях, преследованиях, бегстве, об убитых» означает «добровольно выступать в роли свидетеля». Настойчивое возвращение к годам войны становится для него, как и для других писателей его поколения, средством откликнуться на жизненно важные проблемы нашего времени. Во многих его произведениях выстраивается эта связь: сегодняшние душевные раны, искореженные судьбы, человеческие трагедии коренятся в недавнем прошлом.

Соотнесенность настоящего и минувшего находит у Зигфрида Ленца повторяющееся композиционное выражение: рассказчик, повествующий о событиях своей жизни, свободно переходит из одной временно́й плоскости в другую. «Урок немецкого» и «Краеведческий музей» представляют собой исповедь героя, монолог, в котором эпизоды прошлого, причудливо переплетаясь с настоящим, и создают эпическую структуру. В «Уроке немецкого» рассказчиком был юноша, находящийся в колонии для «трудновоспитуемых»; возрождая в памяти страницы детства, он пытался понять их смысл в контексте конкретного исторического времени, собственной жизни. В «Краеведческом музее» о прошлом размышлял, лежа на больничной койке, человек, умудренный опытом; его биография, судьба созданного им музея становились своеобразной парадигмой истории. Пережитая героем трагедия должна была стать уроком для будущих поколений, напоминая об опасности национализма, расистских и шовинистических предрассудков, так дорого стоивших человечеству в XX веке.

Роман «Учебный плац» построен сходным образом: снова исповедь, монолог, в котором сливаются события недавнего прошлого и дня нынешнего. Действительность представлена через призму индивидуального сознания, однако, при всей внешней камерности, перед нами повествование многоплановое, емкое по своей художественной структуре, создающее широкую эпическую перспективу, отнюдь не ограниченную углом зрения рассказчика. Исповедь Бруно Мессмера, героя «Учебного плаца», связывает воедино различные временны́е пласты. Вырывая из потока жизни яркие эпизоды трех послевоенных десятилетий, рассказчик создает живую, подвижную, объемную картину действительности.

Как всегда у Ленца, повествование развертывается плавно, размеренно, временами кажется замедленным и вялым. В век бурных скоростей, наложивших отпечаток и на ритмы прозы, Ленц демонстративно нетороплив и обстоятелен. У него свои резоны, свой художественный расчет. Он дорожит деталью, приглашая читателя задержать внимание на отдельном эпизоде, бытовой сцене, пристально взглянуть на людей и обстоятельства их жизни, вникнуть в происходящее, не поспешая с оценками. У него нет мелочей, пустяков, малозначащих подробностей — важен каждый штрих, все играет, все наполняется смыслом.