Учебный плац

Они пожимают друг другу руки, называют свои имена.

— Вы командир? — спрашивает Иоахим.

На это тот только кивает и показывает на небо, жестом демонстрируя свою беспомощность, как будто хочет сказать, что на ветры, там, вверху, никак нельзя полагаться, а потом, махнув рукой в сторону участков, сожалеет об ущербе, нанесенном нам. Он говорит:

— Целью нашей посадки были луга, но ветер отнес нас сюда, — и сразу же добавляет: — Весь ущерб будет возмещен, быстро, без бюрократических проволочек, в течение восьми дней все будет приведено в порядок.

Пулемет, у моей ограды стреляет пулемет, слышны резкие очереди, а откуда-то издалека, от Ольховой усадьбы, долетает глухой грохот: может, самоходная пушка.

— Извините, — говорит молодой офицер, поворачивается и хочет убраться со своими солдатами в гущу участков, но далеко уйти не успевает, задержанный окликом, кратким приказом шефа:

— Подождите.

Перед нами стоит шеф, небритый, в грязных сапогах, на нем шерстяная кофта, которую он застегнул не на те пуговицы, малую лопату, которую он держит в руке, он, видно, подобрал по дороге. Офицер извиняется, он остановился и извиняется и повторяет все, что уже сказал Иоахиму: прибудет эксперт, он подсчитает весь ущерб быстро и без бюрократических проволочек, виновник опустошения — ветер.

— Мне нужно знать вашу фамилию, — говорит шеф, — а также номер и место расположения вашей части.

Пулемет строчит, офицер бросает взгляд на ограду, потом смотрит на шефа, который стоит спокойно, всем своим видом требуя ответа, и, не говоря больше ни слова, офицер ищет в своей кожаной сумке листок, пишет на нем то, что от него требуют, и молча протягивает записку Иоахиму, но шеф сам берет у него из руки листок и спрашивает:

— Каким образом собираетесь вы исправить ту беду, что натворили здесь ваши люди?

По виду офицера понятно, что он торопится, ему надо к солдатам, он хочет поднять их в атаку и выиграть бой, но непреклонность шефа удерживает его.

— Вы владелец этой земли? — спрашивает он.

И шеф отвечает:

— Именно так, и потому я хотел бы знать, как в принципе рассматриваете вы требования о возмещении ущерба, вы или ваш эксперт.

— Насколько мне известно, в целом и щедро, — говорит офицер и, полагая, видимо, что этой справкой удовлетворил шефа, взмахнул, прощаясь, рукой, он хочет опять повернуться и идти, не в последнюю очередь еще и потому, что Иоахим выказывает свое с ним согласие и замечает:

— Все, конечно же, будет улажено.

— Нет, — решительно говорит шеф, — так все улажено не будет, о возмещении в целом не может быть и речи, я на это не пойду. Мы составим опись всего ущерба, каждое повреждение запишем отдельно, мы подсчитаем, что натворили тут вы и ваши люди, и, когда здесь появится эксперт, он получит специфицированный счет, вот что он получит. После всего, что с нами сделали, у нас нет другого выбора.

Офицер кивает, поворачивается и исчезает с последними, поджидающими его солдатами, и, прежде чем Иоахим успевает что-то сказать, шеф кивком подзывает Эвальдсена, они идут на грушевый участок, показывают там что-то друг другу и совещаются, стучат по одной из металлических емкостей, ощупывают стволы и ветви и с дороги разглядывают изуродованные маточные гряды.

— Так же нельзя, — тихо говорит Иоахим, — это же чрезмерное требование, никому не нужное крохоборство… А как ты считаешь, Бруно?

Я не знаю, что мне об этом думать, я пока еще не знаю, и я не хотел бы ему отвечать, потому что он качает головой в адрес шефа так, как не раз делал в мой адрес.

— Во всяком случае, это на него похоже, — говорит Иоахим и медленно уходит.

Шеф тоже оставляет Эвальдсена и уходит, он идет своей дорогой, ни единого раза не оглядывается, не ищет Иоахима, который помедлил на Главной дороге, а потом все же решился и пошел вслед за солдатами.

— Да-да, Эвальдсен, я иду.

Могу себе представить, какую работу вы подобрали для Бруно, знаю наперед, что мы вместе обойдем все участки, чтобы записать даже самое малое повреждение, каждую сломанную веточку, каждое вырванное растение.

— Стало быть, мы все сделаем так, как того хочет шеф, — говорит Эвальдсен, — он дал мне бумагу и этот карандаш, а ты, Бруно, будешь называть мне необходимые данные, только породу и повреждение, а я буду все записывать. Ясно?

По тону, каким Эвальдсен поручает мне мою работу, я замечаю, что он не очень-то высокого мнения об указаниях шефа, по всей вероятности, он тоже хотел бы покачать головой по адресу того счета, который должен в конце концов вытанцеваться, но он на это не осмеливается, только подзывает меня кивком и бормочет:

— Начинаем.