Ученье – свет, а не захочешь светить – заставим

За спинами гуляющих тётушек — две молоденькие девки-прислуги. Одеты в простенькие сарафаны, но выглядят чистыми и опрятными. Неспешный шаг вынуждал молодок корчить из себя барынь, подражая хозяйкам. Хотя, по правде сказать, у них это не очень получалось. Видно было, что излишнюю энергию девать некуда. Она так и пёрла из всех щелей. Все четверо попарно вели беседы. Дама с дамой чинно, вполголоса, девка с девкой шёпотом, и обе издёргались.

Мужчины тоже наличествовали в поле зрения, но практически все как один холопского или служивого сословия. Из высокородных путешественники во времени увидели лишь одного. Статный мужчина за пятьдесят выгуливал ещё более статную, судя по габаритам, супругу. Шли под ручку по противоположной стороне улицы. Важно задрав подбородки, они, кажется, никого вокруг не замечали, показывая лишь себя.

Тем не менее, пересекаясь на встречных курсах с почтенными дамами, резко изобразили учтиво-натянутую улыбку. Словно по отмашке со стороны, чуть ли не все четверо хором высказали друг другу приветствия в паре слов и тут же улыбки сняли за ненадобностью. Дальнейший променад семейная пара продолжила как уставшие от всего этого люди с чрезмерно завышенным чувством собственной важности.

Дима лишь мельком взглянул на дворянские потуги на этикет. Это почему-то не очень заинтересовало. Его больше занимал вопрос, в какой район Москвы их забросило. Если он что-то и помнил по истории о Пушкиных, то Саша родился в Немецкой слободе. Где-то в районе станции метро «Бауманская». Причём историки указывали сразу несколько разных точек на карте, до сих пор не придя к единому мнению. Но что-то крутые косогоры места, где он находился, мало походили на ландшафт «Бауманки».

Он вышел на середину улицы. Огляделся. Затем быстро прошёл за дом, у которого стояли, до Т-образного перекрёстка. Прямая дорога резко уходила под уклон, но через сотню шагов переставала быть прямой, поворачивая влево, и что там дальше — непонятно. Поперечная, уходящая направо, также далеко не просматривалась, упираясь всего в метрах двадцати в стену большого деревянного дома. Она оказалась коротким переулком.

Поняв тщетность попыток определения своего местоположения, Дима сдался и вернулся к группе. Было обидно. Он считал, что неплохо знает Москву. По крайней мере, её старую часть. С детства с пацанами излазил узкие улочки Белокаменной вдоль и поперёк, придумывая поисковые игры, которые впоследствии назовут квестами. Но он совсем не узнавал этого района. Даже предположительно не мог сказать, где находится. Дима, ни с кем не советуясь, остановил трансляцию.

— Сашенька, — обратился он к штатному экскурсоводу их маленькой туристической группы по временам и весям, — а в каком районе Москвы мы находимся? Что-то я не узнаю здешних косогоров.

— И не мудрено, — ответил искусственный Разум в виде ухмыляющегося Пушкина-подростка, — всё, что ты видишь вокруг, будет уничтожено пожаром через восемь лет и превратится в сплошное пепелище, на месте которого выстроится новая Москва. И даже из того, что выстроится, до ваших дней дойдёт лишь маленькая часть. А район этот называли до пожара и после — Огородники.

— Огородники? — удивился Дима. — Но Пушкин же родился в Немецкой слободе?

— Родился в Немецкой слободе. А детство его в основном проходило здесь, не считая того, что со следующего года он лето будет проводить у бабушки по материнской линии. Что называется, в деревне.

— У Ганнибал? — зачем-то поинтересовался Дима.

— Да. В Захарово, в Подмосковье. Пушкины не имели в Москве своего дома. Поэтому, как цыгане, постоянно кочевали по съёмным квартирам. Но так или иначе всё жильё снимали в районе Большого Харитоньевского переулка, названного так по храму Харитония Исповедника, — и он махнул рукой себе за спину, где над крышей одного из домов виднелась маковка колокольни. — Ни один из домов, где жили Пушкины до переезда в Петербург, не сохранился до ваших дней. В том числе дом в Немецкой слободе, где родился. И сам храм Харитония при советской власти разобрали на кирпичи. Хотя каменный дворец Юсупова хоть и погорел, но его отремонтировали, и он дожил до вашего времени. Это единственное строение из допожарной Москвы, оставшееся в этом районе.

— А это что за улица? — не унимался Дима, стараясь вспомнить достопримечательности Огородников, не видя даже в отдалении дома Юсуповых, который он хорошо помнил.

— Да по-разному называли, — ответил экскурсовод. — Кто на немецкий лад — «Фурманный». Кто сразу переводил как «Извозчичий». Кто определял его как «Трубный». Все названия давал большой двор извозчиков, что стоял в начале переулка.

— А трубы здесь при чём?

— На том дворе стояли пожарные повозки с трубами и заливными насосами. Поэтому и называли «Трубным».

— Понятно. Только непонятно, что мы здесь делаем.

— Как что? — вновь ухмыльнулся лицеист-всезнайка. — Производим предварительное знакомство с главным героем.

И он небрежно указал рукой за спину троицы.