Ученическая газета

Мило и весело было в наши рабочие вечера у Ваньки на дому. Хозяин, в то время хворавший, лежал на оттоманке и починял присланный неизвестно кем рассказ, Алеша диктовал, я писал под диктовку, а Пепка осторожно втискивал свеженаписанный лист в коробку гектографа.

— Да ты туда ли попал? — беспокоился Ванька.

Пепка не удостаивал отвечать на такие вопросы; Алеша оглядывался в сторону брата, сближая красивые черные ресницы, и отвечал за него:

— Туда. В ту самую туду.

И мы громко хохотали по поводу этой туды. Подавали чай, мы подкреплялись. Затем Ванька заставлял меня рисовать виньетку для заглавия журнала. На этот счет он был очень требователен и желал для каждого выпуска особую композицию. И я грешный, умевший рисовать только толстого преподавателя греческого языка в виде балерины, должен был грызть ручку, выдумывая и приблизительно изображая не помню какие арабески, среди которых покоилось слово ПРАВДА.

Когда все было отпечатано, Пепка потягивался и бежал мыть руки, что было совсем не так легко: мне думается, что у него по сей день должны быть фиолетовые пальцы. Мы с Алешей складывали страницы, а Ванька на особой машинке скреплял их тоненькой металлической скобкой. Потом начиналась втроем (Пепка имел святое право на отдых) корректура, т. е. ручная подправка тех мест, которые почему нибудь неясно вышли на гектографе.

Все наконец было готово и сложено. Мы любовались чистеньким видом нового выпуска, громко восхищались Пепкиным талантом и лихо пели хором песни, мало, правда, подходившие к моменту по содержанию, но вполне отвечавшие нашему радостному настроению. Помню эту:

Эй! Си тю м'эмэ, дизэ ке тю м'эмэ!
Мэ се н'э па врэ;
Ай тромпёза, и мантёза, тромпё-о-з! [2]

Мы страшно любили свой журнальчик. Отошли куда-то на стопятидесятый план и баккара, и винт, и Дерибасовская, и бильярд, и барышни, и попойки. «Правда» нас околдовала.

Я хорошо помню ее содержание. Она проповедовала товарищество, самообразование, порицала картеж и кутеж. В последнем выпуске, вышедшем перед самыми экзаменами, требовалось, чтобы успевающие ученики не подавали прошений об освобождении от письменных испытаний, на которых помощь их так необходима товарищам. Бывали статьи, посвященные интересам гимназисток, были, кажется, и дамские сочинения. Была одна заметка о предстоявшем прохождении какой то звезды через поле земного наблюдения. Были критические заметки о книгах, имевших отношение к гимназическому вопросу. Мы написали на языке эсперанто во все страны Европы и из Германии и Швеции получили на том же языке обстоятельные и любезные ответы о тамошних гимназиях. Из Кенигсберга писал какой то доктор, из Упсалы гимназист Aolhander. Оба ответа были переведены и помещены в «Правде». Были, конечно, статьи против классицизма, против порядка задавания тем для ученических сочинений и т. п. Беллетристика состояла из рассказов, которые бывали иногда, право, недурны, из стихов, которым в редакции придавался по возможности приличный вид; кроме того, был «редакционный роман». Сначала это была история фантастических приключений трех гимназистов; в предисловии прямо говорилось, что наше намерение вовсе не излагать случившиеся случаи, а именно заманчивыми небылицами вызвать в читателях гимназистах тоску по удальству и отвращение к серой гимназической действительности. Иными словами, «Правда» уже предугадала «литературу настроения», опередила Максима Горького. Но после второго выпуска мы начали другой роман, так как прежний показался нам чересчур уж детским. Новая эпопея называлась тогда тоже «Трое», но фантастического ничего в ней не должно было быть; напротив, наш замысел был — провести трех героев через все затруднительные положения, в какие действительно может попасть гимназист, и показать на их примере, как, по нашему мнению, из таких положений надо выпутываться. Оба романа, т. е. оба начала романов, понравились.

Читателей было очень много во всех гимназиях, причем — как это ни странно — тайна осталась тайной: даже в нашем классе никто не подозревал, что издавали «Правду» мы. К нам приходили письма и критические заметки (мы вели отдел самокритики), доказывавшие, что к журналу относились внимательно; когда одна глава романа показалась скабрезной, мы получили протесты. Сбор пожертвований на покрытие расходов по изданию шел удовлетворительно. Тем не менее настоящего влияния журнала не было заметно. Мы сами грустно шутили по этому поводу, что наши читатели, —

собравшися в кружок
И на журнал швырнув колоду,
Свирепо дуются в банчок!