долга творить милостыню в отношении лиц, требующих помощи, не имели, видимо, абсолютного значения. Точно так же не имело такого значения и то наставление ветхозаветной мудрости, по которому нужно было творить милостыню от избытка, но не до скудости: помогай человеку по силе твоей и берегись, чтобы тебе не впасть в то же[633]. Пример вдовы из Сарепты Сидонской[634]наглядно говорит, что для нравственного сознания не было такого недостатка, который бы делал ненужной милостыню; и, бесспорно, имело жизненное значение наставление книги Товита: когда у тебя будет много, твори из того милостыню; и когда у тебя будет мало, не бойся творить милостыню и понемногу[635]. И когда величайший ветхозаветный пророк обратился к народу с таким призывом, чтобы имеющий две одежды дал одну неимущему, и имеющий пищу делал бы то же[636], то этот призыв полнее выражал дух закона, чем самодовольное понимание его фарисеем, дававшим десятину бедным[637]. Вообще, если мы находим в законе указания на долг каждого давать «десятину» для бедных[638], помимо десятины в пользу левитов, то никогда в законе мы не встречаем мысли о праве ограничиваться такой мерой, и никогда закон не суживает возможной широты любящего сердца.
Если после сказанного о всеобщности долга милостыни по ветхозаветному учению, мы обратимся к исследованию его взглядов на побуждения к милостыне
и на те ее свойства, какие делают ее истинной добродетелью, то в этом случае встретим столь высокую характеристику должного настроения в лице оказывающего милостыню, что эта характеристика непосредственно примыкает к новозаветному учению о милостыне.