Некоторые картины подобного рода являются и до настоящего времени неподражаемыми образцами проповеднического искусства. Вот, наиболее известная из таких картин, изображенная проповедником в его беседе «О любостяжательности». «Как представлю взором твоим страдания бедного? Осмотрев внутренность дома, видит он, что золота у него нет и никогда не будет; домашние приборы и одежды точно таковы, как и у всякого нищего; все они стоят не многих оболов. Что же еще? Обращает, наконец, взор на детей, чтобы, отведя их на торг, в этом найти пособие против голодной смерти. Представь при этом борьбу неминуемого голода и отеческой любви. Голод угрожает самой бедственной смертью, а природа влечет к противному, убеждая умереть вместе с детьми. Много раз собирается он идти, много раз осматривается; наконец, препобежден, вынужденный необходимостью и неумолимой нуждой. И над чем еще задумывается этот отец? «Которого прежде продать мне? Пойти ли к самому старшему? Но уважаю его старшинство. Или к младшему? Но жаль его возраста, который не чувствует еще несчастий. Этот сохраняет в себе ясные черты родителей; а этот способен к учению. Увы, какое затруднение! Что со мной будет? На которого из них напасть мне? У какого зверя занять мне душу? Как забыть природу? Если всех удержу при себе, то увижу, как все будут истаивать от голода. Если продам одного, то какими глазами буду смотреть на остальных?... Как буду жить в доме, сам доведя себя до бесчадия? Как пойду за стол, на котором обилие произведено такими средствами?». И он после слез идет продавать любезнейшего сына. А тебя не трогает страдание, ты не хочешь взойти в чувствование природы! Этого несчастного угнетает голод, а ты медлишь... Ни слезы не возбуждают в тебе жалости, ни воздыхания не смягчают сердца... У тебя в виду золото, а на брата не обращаешь внимания. Знаешь чекан монеты... но вовсе не узнаешь брата в нужде. Тебя крайне веселит доброцветность золота, но не рассчитываешь, сколько вздохов бедного сопровождает тебя»[761]
. Если эта картина как будто не вполне подходит к нашему времени, когда детей продают не на рынках, а более сложным путем, то следующая картина страданий голодающего должна быть знакома каждому русскому, переживавшему «голодные годы». «Болезнь алчущего, голод, есть страдание, возбуждающее жалость, — говорит св. Василий. — Верх всех человеческих бедствий — голод; всякой смерти мучительнее такой конец. В других опасностях или острие меча наносит скорую смерть, или стремительность огня мгновенно угашает жизнь, или звери, растерзав... не дают мучиться продолжительной болью. Но голод есть медленное зло, продолжительное мучение, кроющаяся и таящаяся внутри смерть, каждую минуту угрожающая и все еще замедляющая: ибо истощает естественную влагу, охлаждает теплоту, снимает телесный объем, мало-помалу иссушает силы. Плоть, как паутина, прилегает к костям; кожа теряет цвет, потому что с оскудением крови пропадает румянец, не стает белизны, потому что поверхность тела чернеет от истощения; тело синеет потому, что вследствие страдания слившиеся бледность и чернота производят жалкий вид; колена на себе не держат, но невольно сгибаются; голос делается тонок и слаб; глаза изнемогают в своих впадинах... желудок пуст, впал... прилег к хребтовым костям. Каких же достоин наказаний, кто проходит мимо человека с таким изможденным телом? Что еще можно прибавить к такой жестокости?»[762]. Наряду с побуждениями к милостыне во имя братского сочувствия страданию ближнего у св. Василия стоят и собственно