Учение о Логосе в его истории

можно сказать, что еврей, наоборот, не знал другого закона природы, кроме «уставов» Ягве и Его непрерывно действующей энергии. Позднейшее схоластическое понятие о чуде основывается на признании более или менее обширной области явлений, изъятой из сферы постоянного живого действия Промысла, который лишь от времени до времени вмешивается в эту область, внешним образом нарушая естественный ход событий. Такое понятие о чуде в сущности само основывается на частном допущении механического миросозерцания и потому в конце концов оказывается бессильным против него. Еврей не знает чудес в этом смысле, потому что для него вся природа с видимою закономерностью ее явлений есть великое и непрестанное чудо Божие. Среди этих явлений он признает особые «знамения»; но эти знамения Божии совершенно входят в законы природы, как он ее понимает. Бог есть Господь земли и того неба, которое ее окружает, Господь солнца, луны и всего воинства небесного. Оно подвластно Ему и слушается голоса Его пророков. Иисус Навин (10, 11–14) останавливает солнце над Гаваоном и луну над долиной Аиалонскою, пока Израиль мстит врагам своим и Ягве бросает в них большие камни с неба. Звезды сражаются с Сисарой с небесных путей своих в песни Деборы пророчицы (Суд. 5, 20), и тень на солнечных часах царя Хискии отступает на десять ступеней по молитве пророка Исайи в знамение того, что царь выздоровеет через три дня[315]. У края вселенной поставил Господь жилище солнцу, и каждое утро оно выходит из него, «как жених из чертога брачного, радуясь как исполин пробежать поприще» (Пс. 18, 6). Утренние звезды ликовали, когда Господь утверждал основания земли (Иов 38, 7); только Хелел бен сахар, Утренняя Звезда, «Денница, сын зари», хотел взойти на небо выше звезд Божиих и сесть на краю севера, на «горе богов»[316], чтобы сравняться с Всевышним; но он низвержен во ад, в глубины преисподней (Ис. 14, 12 сл.). Один Господь

–  261  –

отворяет и затворяет «окна небесные» и источники великой бездны, дает дождь и засуху, напояет землю и произращает плоды. Он наполняет облака водою, и они не расседаются под нею. Он изводит ветры, снег и град из их «хранилищ», и от грозы Его дрожат столбы небес. Он – Царь неба и земли, и кто же создал их, если не Он?

Космология и космография, отражающие вавилонские влияния, остаются одинаково элементарными и в ранних и в позднейших текстах. Памятники, относящиеся к эпохе после пленения и проповедующие всемогущество Творца, несомненно развивают или повторяют более ранние, древние представления. Но в сознании своей непосредственной, исключительной связи с Ягве древний Израиль не останавливается с преимущественным интересом на этой стороне деятельности Ягве, т. е. на мысли о Его отношении к миру вообще: Ягве есть Бог неба и земли по отношению к прочим народам, к прочей вселенной; по отношению к Израилю Он есть еще нечто большее – Он его Бог. Всякая попытка объяснить религию Израиля «натуралистически», т. е. из обоготворения природы, является поэтому явно несостоятельной; и если Израиль, подобно прочим народам, одухотворил природу и олицетворил светила небесные, то в этой живой природе он славил одного живого Бога и в голосе живых стихий слышал Его славословие (Пс. 148). В научном понимании природы греки бесконечно опередили евреев; не физику, а свое богопознание принесли евреи миру. Впрочем, и физика, и астрономия греков были превзойдены новейшею наукой, но ветхозаветная вера во всемогущество Промысла, без которого волос не падает с головы человека и ничто самое малое не совершается в мире, осталась до сих пор в каждом верующем сердце[317].

По мере того как росло в Израиле сознание универсальности и трансцендентности Бога, мысль о царстве

–  262  –