Учение о стадиях преступления

Мы готовы поддержать традиционно сложившуюся позицию о том, что мотивы значения не имеют, т. е. ни жалость к потерпевшей, ни сострадание к жертве, ни страх перед наказанием, ни угроза разоблачения, что равносильно страху перед наказанием, не должны становиться препятствием для признания прерывания преступления добровольным отказом. В приведенных же автором примерах речь идет именно о таких мотивах (страх, что помешают совершить преступление, что преступление раскроется), которые не должны исключать добровольного отказа.

М. Селезнев прав в одном, что мотивы добровольного отказа имеют выход на какие–то внешние факторы; они — препятствия объективного или субъективного характера, ставящие заслон продолжению преступления в сознании и поведении человека. Мы должны понимать, что данное конкретное лицо задумало совершить преступление и начало осуществлять свой замысел, совершая определенные действия. И вдруг данное лицо делает поворот на 180 градусов и прекращает преступную деятельность. Что произошло, почему данное лицо кардинально изменяет свое отношение к содеянному, почему преступление перестало его устраивать? Можно сколько угодно говорить об изменении отношения лица к своему действию, все это не решает вопроса о причинах содеянного. А существующая расхожая фраза о том, что мотивы при этом значения не имеют, сводит на нет поиски этих причин; мало того, приводит к многочисленным ошибкам в судебной практике. Давайте все же мы сведем воедино мотивы и реальный мир.

Как же определить, не захотел человек довести преступление до логического конца или не смог по причинам, от него не зависящим? По существу, это главный вопрос добровольного отказа; от ответа на него зависит правильное решение по тому или иному уголовному делу. В Основах 1991 г. и в Проекте УК России указывалось лишь на субъективный момент: «Прекращение действия… лицом… при сознании им возможности доведения преступления до конца», такое же решение мы находим и в УК РФ. Уголовный закон следующим образом решает его: «…Если лицо осознавало возможность доведения преступления до конца» (ч. 1 ст. 31 УК). Таким образом, мы видим, что законодатель отдал предпочтение субъективному моменту разграничения добровольного отказа и пресеченной деятельности, поскольку делает основной упор на осознание определенного факта. Подобное решение исходит из русского уголовного права (Калмыков, Неклюдов, Кистяковский, Таганцев и другие)[474]. При этом А. Н. Круглевский писал: «По нашему убеждению, при решении вопроса о значении добровольного отказа от покушения, по действующему праву, необходимо различать случаи двоякого рода. Во–первых, возможно, что преступление не было доведено до конца, вследствие возникновения физических к тому препятствий. В этом случае покушение безусловно подлежит наказанию. Во–вторых, возможно, что деятельность виновного приостановилась вследствие возникновения в его душе противодействующих реализации мотивов. В этом случае признание покушения добровольно оставленным и ненаказуемым должно стоять в зависимости от того, было ли давление этих мотивов непреодолимым для среднего человека или нет: первое условие не освобождает виновника покушения от наказания, а второе — освобождает»[475]. Мы видим, что уже столетие тому назад, исходя из традиций, пытаются внедрить только субъективное представление об основаниях добровольного отказа («преодолимые или непреодолимые мотивы в душе»). Но при этом любому человеку понятно, что указанные мотивы возникают не на пустом месте, что мотивация базируется на объективных факторах. Не случайно А. Н. Круглевский, приводя пример преодолимого мотива, говорит об отказе лица от хищения в силу малоценности предмета[476], т. е. существует какое–то объективное препятствие, которое и порождает в сознании лица соответствующую мотивацию.