Учение о цвете. Теория познания

Советник Бютнер, охотио одолжавший все книги и инструменты, какие были в его владении, требовал, однако, как подобает осторожному собственнику, чтобы одолженные предметы не задерживались слишком долго, чтобы их возвращали во — время и лучше брали снова в другой раз. Он ничего пе забывал в этих вещах, и по истечении нзвестпого времени не скупился на напоминания. Ко мне он не хотел, правда, непосредственно обращаться с последними; однако, через одного друга я получил известие из Иепы, что добряк недоволен, сердится, что ему не возвращают взятого прибора. Я стал настоятельно просить о& отсрочке, которую и получил, но снова не лучше использовала мепя приковывали к себе совсем ппые интересы. Цвет, как и пластическое искусство вообще, мало привлекал к себе мое внимание, хотя приблизительно в эту эпоху я изложил, по поводу путешествий Соссюра па Монблан п примененного нм киано- метра, явления небесной синевы, синих теней и т. д., чтобы убедить себя и других, что синий цвет — лишь по степени отличается от черного и от темного (fmster).

Так прошло снова порядочно времени; о ставне и маленьком отверстии, чтб так легко было устроить, было забыто, как вдруг я получил от моего иенского' друга спешное письмо с самой настойчивой просьбой вернуть призмы, хотя бы только для того, чтобы владелец убедился п их существовании и некоторое время спова удержал бы их; потом мне предлагалось получить их обратно для более продолжительного употребления. Отослать же призмы просили непременно с подателем письма. Так как я не надеялся так скоро отдаться этим исследованиям, я решил тотчас же исполнить справедливое требование. Я уже вытащил ящик, чтобы передать его посланцу, как вдруг мне прпшло в голову посмотреть еще наскоро сквозь призму, чего я не делал с ранпей молодости. Я припоминал, правда, что все казалось пестрым; по как имепно, этого я себе ие представлял. В

ту минуту я находился как раз в совершепно выбеленной комнате; поднеся призму к глазам, я ожидал увидеть, помня ньютонову теорию, что вся белая стена окрашена по различным ступеням, и свет, возвращающийся от нее в глаз, расщеплен на столько же видов окрашенного света.

Каково же было мое удивление, когда рассматриваемая сквозь призму белая стена оставалась, как и раньше, белой, что лишь там, где она сталкивалась с чем — либо темным, показывался более или менее определенный цвет, что, в конце концов, оконный переплет оказался ярче всего окрашеппым, тогда как на светлосером небо не видио было ни следа окрашивания. Мне пе пришлось долго раздумывать, чтобы признать, что для возникновения цвета необходима граница, и словно руководимый инстинктом, я сразу высказал вслух, что ньютоново учение ложно. Нечего было и думать об отправке призм. Всяческими способами постарался я уговорить, задобрить и успокоить владельца, чтб мне н удалось. Я упростил затем случайные явления, вызванные призмой в комнате и на вольном воздухе, и возвысил их, пользуясь только черными и белыми таблицами, до более или менее удобных опытов.

Оба всегда противоположных друг Другу края, их расширение, их схожденпе на светлой полоске и возникающий благодаря этому зеленый цвет, как н возникновение красного при схождении их на темной полоске, — все мало — по — малу развертывалось передо мною. На черное поле я нанес белый кружок, который, рассматриваемый на известном расстоянии сквозь призму, давал знакомый спектр и вполне заменял главный опыт Ныотопа в camera obscura. Но и черный кружок на светлом поле образовал цветной и, пожалуй, еще более великолепный спектр. Если в первом случае свет распадается па столько — то цветов, говорил я себе, то н во втором случае пришлось бы вндеть распадение темноты на цвета.

Мое приспособление из таблиц было тщательно и аккуратно приготовлено, по возможности упрощено и устроено так, что все явления можпо было наблюдать и известном порядке. Втихомолку я не мало гордился своим открытием, так как оно примыкало, повидимому, ко миогому из того, что я до сих пор наблюдал и во что верил. Противоположность теплых и холодных красок живописцев обнаруживалась здесь в раздельных синих и желтых краях. Синева оказалась как бы вуалыо чериого, желтизна — вуалью белого. Чтобы явление могло наступить, светлое должно надвинуться на темиос, темное — иа светлое: перпендикулярная [19]) граница пе окрашивалась. Все это согласовалось с тем, что я видел и слышал в искусстве о свете и тени, в природе — о прозрачных цветах. Однако все это стояло перед моей душой без всякой связи, и отнюдь пе в том определенном виде, в каком я высказываюсь здесь.