— Ты когда спишь-то вообще? — поинтересовался Кореец. Я-то сейчас спать лягу, а ты еще наверное висеть да стучать планируешь?
— Ну да, — ответил он смущенно. — Часок позанимаюсь.
— Ну, дело твое, конечно. Смотри, надоест.
— Может и надоест, — улыбнулся он. — Все равно все в голове, сам же говорил.
— В голове, в голове, — вздохнул Кореец. — Все-таки ты зануда. Разговаривать с тобой невозможно. До завтра. Дом, смотри, не разломай.
— Хочешь сказать, что я сильней бетона? Да, сильней.
— Бетон только об этом не знает. Так что головой о него не бейся.
Он все-таки не удержался и засмеялся. Хорошо, до завтра.
Глава 14
Утро выдалось не по-летнему хмурым. Август близился к концу, на вокзале было неуютно и грязно. Все казалось каким-то серым и неухоженным, как будто покрытым слоем пыли. Они стояли около вагона и молчали.
Он старался думать о хорошем и радостном, но ничего подобного не приходило в голову. К горлу подкатил какой-то комок и он знал, что стоит ему что-нибудь сказать, голос прозвучит неуверенно и хрипло. Он прокашлялся. Смотреть вдаль было удобно и просто. В самый край платформы, куда змейкой, слегка изгибаясь, уходили грязные вагоны, становясь нечеткими вдали. Потихоньку рассветало, и утренняя прохлада готовилась отступить.
Дольше молчать было невозможно и неловко, и он с усилием перевел глаза на Корейца. Тот тоже смотрел в сторону и молчал.
— Не верится даже, — произнес он наконец, нарушив молчание. — Тебе ехать несколько суток.
— Угу, — кивнул Кореец, глядя в сторону. — Трястись в вагоне. Приятного, конечно, мало. Ну да ничего. К школе успею, — криво усмехнувшись, Кореец сделал паузу и внезапно улыбнулся. Улыбнулся широко и открыто, как всегда.
— Не переживай. Это было хорошее лето. И оно стоило этого.
— Чего оно стоило? — спросил он.
— Да всего. Оно могло пройти совсем иначе. Как всегда. Ты бы читал свои книги. Я…я бы шлялся по улицам, не зная, чем себя занять. Пролетело лето… Когда время летит, значит, это хорошее время.
Он взглянул в глаза Корейца. Тот смотрел серьезно, но, казалось, в глубине его внимательных глаз лучились искорки смеха, и комок, подступивший к горлу, стал потихоньку отступать.
— Мы еще увидимся когда-нибудь? Ты приедешь? — спросил он, прокашлявшись еще раз, стараясь говорить обычным тоном, что у него плохо получалось, как он ни старался.
— Все может быть, брат. Увидим. Какие наши годы, если вдуматься?
Они стояли молча и в какой-то момент он, не выдержав, уткнулся лбом в плечо Корейца. Тот не пошевелился. Мимо шли пассажиры, волоча багаж, один раз на них чуть было не наехала тележка носильщика, но они молчали и стояли не двигаясь.
Ему казалось, что осталось так много всего невысказанного и важного, что необходимо успеть сказать, сделать, вспомнить, но ничего не шло в голову. И он смотрел себе под ноги, наблюдая в каком-то оцепенении, как ветерок катит по заплеванной платформе конфетные фантики и щепки.
Резкий пронзительный гудок прозвучал неожиданно, он вздрогнул и ощутил, как комок опять вернулся на свое место. Переведя глаза на Корейца, он сказал, уже не заботясь о том, что голос его прозвучит грубо и хрипло:
— Спасибо тебе за все. И за то, что тогда вступился, и за все остальное. За все. — Его голос сорвался, дыхание перехватило, и он не смог продолжать. Предательская влага набежала на глаза, и он машинально вытер их рукой.
— Не за что. Вступился… Нет. Вступаются за слабых. Я просто помог. Немного.
— Хочешь сказать, я не слабый? И тогда был не слабый?
— Конечно, нет, — улыбнулся Кореец. — Ты никогда не был слабым. Слабые не такие. У слабых все слабое. И дух, и характер, и мускулы. Все вместе. Поэтому они, как правило, хитрые и трусливые. Не знаю, какой ты был раньше, но когда мы встретились… когда мы встретились впервые, ты не был слабым. Ты добрый. Ты добрый и у тебя есть воля. Воля и характер. Все остальное может быть каким угодно. Но если это есть — доброта и характер, то человек не может быть слабым. — Кореец перевел взгляд в начало поезда, где, судя по доносящимся звукам, тепловоз готовился тронуться и продолжил:
— Поэтому я просто немного помог. И даже без моей помощи однажды бы наступил день, когда ты бы справился сам. Этот день обязательно наступил бы и так. Без меня.
Он неловко улыбнулся. Ему показалось, что они говорят ни о чем, о каких-то несущественных мелочах, и что он вот-вот вспомнит то важное, что ему обязательно нужно было сказать.
Но умом он понимал, что все самое важное они уже сказали друг другу. И что ничего уже нельзя изменить. Что пройдет несколько минут и они расстанутся, и тогда он обязательно пожалеет об этих минутах беседы «ни о чем», перемежаемой постоянными неловкими паузами.
Но уже ничего нельзя было изменить.
Проводники засуетились около вагонов, всем своим видом демонстрируя скорое отправление, машинист дал очередной гудок, и вагоны немного покачнулись из стороны в сторону, как будто готовясь тронуться.
— Мне пора, — сказал Кореец. — Тетка там уже, наверное, с ума сходит.
— Я знаю, — ответил он. — И все-таки мы встретимся. Обязательно.
Кореец улыбнулся и промолчал.