Он отвернулся. Что бы там малодушно не нашептывало ему чувство самосохранения, он знал, что не мог бы поступить иначе, несмотря на то, что сам вид Олега и Игоря ассоциировался у него с таким количеством унизительных воспоминаний, услужливо вытаскиваемых наружу собственной памятью, что его стала бить дрожь.
Он сжал кулаки под партой насколько хватило сил и прикрыл глаза. «Вдох — задержать дыхание-выдох». Время остановилось и шелест бумаги и скрип ручек ушли куда-то далеко-далеко. Он расслабился, и дрожь отступила. Он находился в расслабленном состоянии, как ему показалось, не более нескольких секунд и до конца урока еще оставалась куча времени, когда его вернул к действительности неожиданно прозвучавший звонок на перемену.
Завороженно он следил за тем, как учительница собрала контрольные работы — вырванные из середины тетрадок в клеточку двойные листы — и сложила их в свой портфель.
Только в этот момент времени он понял, что отпроситься к врачу он не успел.
В тот самый момент, когда учительница вышла из класса, он резко выдохнул и встал, одновременно поворачиваясь лицом к классу. Он стоял и молча смотрел, как дрожащий от бешенства Олег выбирается из-за парты и неторопливо направляется к нему. Раньше его никогда не били в классе. Это всегда откладывалось на потом, на «после уроков», видимо для того, чтобы у него было дополнительное время помучиться и подумать о том, что его ждет.
Он стоял и смотрел, сохраняя молчание. Смотреть в белые от бешенства глаза Олега было выше его сил и он смотрел в центр лба. Почему-то это казалось проще. В голове не было ни одной мысли кроме той, что главное — это удержать сейчас предательскую дрожь. Он просто стиснул зубы и ждал.
Олег приблизился вплотную.
— Ты зря это сказал, — почему-то тихо и вкрадчиво, видимо взяв себя в руки, произнес Олег. — После уроков разберемся. И не вздумай свалить, понял, ты?
Игорь стоял рядом и улыбался щербатым ртом. Передние зубы были сколоты под углом, образуя практически равнобедренный треугольник.
Почему-то при взгляде на Игоря он опять вспомнил про свою кроличью шапку и то, как посмотрела на него мама, обнаружив, что в абсолютно новом меху появились неровные проплешины и молча, ничего не сказав, вздохнула.
Почему-то он успокоился, после фразы, которая обещала ему отсрочку от неизбежного и относительную безопасность еще на целый урок, на него опустилось какое-то непонятное спокойствие. Он не знал, как выглядит со стороны, но старался стоять прямо.
— Что мне делать, я как-нибудь решу сам, — слова, которые он произнес, были сюрпризом для него самого и доносились как будто издалека. Он невольно удивился этому факту. — Понял, ты? — Этим добавлением он просто имитировал только что услышанное в свой адрес.
Олег опять побелел и открыл рот. Было ясно, что все происходящее, включая этот разговор, является для него полной неожиданностью, что угодно, но не этот разговор и не такие фразы.
— После уроков, — еще раз повторил Олег и, резко развернувшись, пошел к выходу из класса, размахивая пакетом с физкультурной формой. Игорь тоже молча развернулся и, смерив его взглядом, пошел к двери.
Он невольно выдохнул и посмотрел по сторонам. Казалось, никто из окружающих не заметил этого эпизода. К нему тихо подошел Славик и спросил:
— Что, опять?
Он молча кивнул головой. Славик наверняка не слышал разговора, все, что ему могло быть видно, это некая молчаливая пантомима. На лице Славика отобразилось замешательство, он несколько раз открыл и закрыл рот и потом произнес:
— Ты на «физру»-то идешь? Может тебе свалить?
— Иду. Видишь, форму уже достал, — произнес он тихо. — Еще только бегать не хватало.
— Ну, смотри, — закончил Славик и, с видимым облегчением от развязки разговора, направился к двери.
Он постоял еще некоторое время, стараясь как-то успокоить свои мысли, и понял, что машинально провожает взглядом Ее, направляющуюся к двери. Он даже сделал несколько шагов вслед за ней, но, поймав себя на том, что он делает, остановился. И только тогда, когда она скрылась из вида, он, зачем-то заглянув в пакет и убедившись, что форма на месте, пошел к выходу из класса.
Глава 20
Спортзал был залит светом. Удивительно, но лучи солнечного света, бьющие сквозь пыльные стекла и расчерчивающие деревянный пол зала на симметричные квадраты, напоминали последние дни лета так ярко, что он, переступив порог, сощурился не столько от света, сколько от нахлынувших воспоминаний.
Лето ушло, он твердо это знал, и поэтому столь явное напоминание причинило ему почти физическую боль.
Он зашел в зал последним.