Ученик

Внешние звуки куда-то ушли, превратившись в какой-то рокот, в котором он не мог выделить ни одного отдельного звука. Потом этот рокот стал менять тональность, а он все подтягивался и подтягивался, прислушиваясь к ощущениям в руках и ожидая наступления привычной боли, которая все не наступала и не наступала. Рокот в его ушах трансформировался в звон, он даже потряс немного головой и подтянулся еще раз. Ощутив, что ожидаемая боль все-таки пришла, он задумался на секунду, стоит ли продолжать? И от мысли о том, что он будет висеть и дергаться, как многие, кто извивался сегодня на этом же турнике, он отпустил руки. Кисти не сразу разжались, напоминая какие-то скрюченные клешни, и он потер их одна о другую, стараясь понять природу странного звона в ушах. И только в это мгновение он понял, что именно звенит.

Звенела тишина.

Тишина была настолько глубокой и полной, что на долю секунды ему показалось, что никого нет, все ушли, и все происходящее — это сон, и тот звон, который звучал в его ушах, это звон будильника, который звенел, чтобы разбудить его в школу.

Но это был не сон.

Он повернулся лицом к физруку, который смотрел на него, выпучив глаза. Его рот был приоткрыт и нижняя челюсть слегка отвисла, и весь вид в целом выражал крайнюю степень изумления.

— Ско, сколько раз? — спросил физрук с легким заиканием, но справившись с собой, просто удивленно повторил — сколько раз, ты считал?

Ему не хотелось отвечать. То, что произошло, было настолько важным для него, что ему хотелось уйти из спортзала и побыть одному. Нахлынувшие воспоминания были настолько яркими, что к его глазам подступили слезы, и что — то стало душить его изнутри. Улыбающееся лицо Корейца и слова «а подтягиваться и не придется» стояли перед его мысленным взором.

С трудом сглотнув он произнес — «Нет, я не считал».

В этот момент с безмолвной скамейки до него донесся радостный и гордый голос Славика, произнесший «семнадцать, он подтянулся семнадцать раз»!

Он не поверил своим ушам и перевел глаза на скамейку. Он не мог различить выражения глаз и не хотел всматриваться. Все смотрели на него и молчали, и он не знал, что означают эти взгляды.

— Разрешите выйти? — спросил он физрука.

— Урок уже скоро кончится, — начал тот в ответ, но не дослушав до конца, он развернулся и пошел к выходу. Ему было все равно, окликнут ли его или нет, но он знал, что просто не в состоянии больше тут оставаться.

Хлопнувшая за спиной дверь отрезала его от спортзала, и ему послышалось, что после его ухода зал вновь наполнился звуками, но это было неважно. Он зашел в раздевалку, не останавливаясь, прошел к окну и прикрыв глаза, прижался лбом к стеклу.

За окном молчаливо стояли деревья, покачивая ветвями, при каждом дуновении ветерка ветки роняли пожелтевшие листья и неслышно шелестели. Ощущение прохладного стекла принесло ему облегчение, его разгоряченному лбу сразу стало легче и он подумал о том, что нужно умыться и это поможет привести его мысли в порядок. В голове царил сумбур, обрывки мыслей, слов, звуков перемешались и он потряс головой.

— Нужно умыться, — сказал он вслух, и звук собственного голоса, казалось вернул его в реальный мир, и вновь дал его органам чувств способность воспринимать окружающее.

В этот самый момент он услышал, как за его спиной скрипнула дверь раздевалки и машинально повернулся навстречу звуку.

Он ничего еще не успел сообразить, как ощутил жесткий режущий удар в лицо.

Глава 21

Удар отбросил его к стене и он чуть не упал, споткнувшись о деревянную лавку, стоящую у стены. Сверху свисала одежда, висящая на крючках, под ногами валялась обувь, пакеты и на мгновение он потерял равновесие.

Лицо опалило жаром и он почувствовал солоноватый вкус во рту от разбитой губы.

С такой ненавистью до сих пор его никто не бил. Скорее его били для острастки, для того, чтобы запугать и подавить волю, нежели для того, чтобы действительно избить. В последний раз его ударили с такой силой еще в прошлом учебном году, причем особо повода и не было. Это был какой-то спонтанный выплеск злобы и жестокости, грубой силы, ищущей выхода.

Он отчетливо помнил ту боль, которую он испытал от первого удара в лицо, как потекла кровь из носа и как он, не в силах защититься, заплакал от собственного бессилия.

Это случилось прямо перед началом урока практически на глазах у подходящей учительницы, и он запомнил, как она равнодушно мазнула взглядом по его разбитому и зареванному лицу. Почему-то в тот момент ему казалось, что его обидчика должны были немедленно отвести к директору, в глубине души он ждал справедливости и защиты, но ничего этого не произошло. Перед его глазами по-прежнему плавало лицо, смутно размытое и излучающее злобу, переходящую в равнодушие по мере того, как он пытался найти в себе силы сделать хоть что-то, чтобы противостоять желанию бросить на пол портфель и закрыв лицо руками, разреветься в голос.