Ученик

Он стоял прямо и смотрел. Лицо его ничего не выражало в тот момент. Переполнявшие его эмоции ушли вглубь и надежно захлопнулись внутри. Он стоял и вытирал лицо рукавом, проверяя ладонью, не осталось ли на щеке влажных потеков.

Ему было больно. Природу этой боли он не смог бы тогда определить, но эта боль ничего общего не имела с ударами по лицу, с теми моральными унижениями, которые он вынужден был терпеть так долго. Это была другая боль. Она пульсировала внутри, сжимаясь в тугие комки, и продолжала скручиваться все сильней и сильней в какую-то бесконечную спираль, сдавливающую сейчас его голову.

Но внешне он был невозмутим. Ему стало все равно. Все равно, что бы ни случилось. Любой из его одноклассников мог сейчас подойти и оттолкнуть его с пути. Скорее всего, он бы упал, потому что ноги практически не держали его, фактически он оставался на ногах только благодаря усилиям воли и еще тому, что он слушал и слушал удары молоточков в голове.

Смех стал стихать. Шепотки и какие-то более отчетливые фразы долетали до него, но он не вслушивался. Это уже было неважно, что именно и кто говорит.

Он вытер лицо еще раз и, не посмотрев на ладони, уже покрывшиеся подсыхающими бурыми потеками, взял портфель покрепче.

Ему очень захотелось что-то сказать, объяснить, достучаться до всех, кто смеялся над ним, и он даже открыл было рот, но в итоге так и не произнес ни слова. Усмехнувшись, он повернулся и направился к выходу из школы, а перед глазами по-прежнему плясал солнечный зайчик, навсегда выпрыгнувший из Ее волос.

Глава 23

Выйдя из школы, он остановился. «Бабье лето» продолжалась и в лицо пахнуло теплом. Листва пожелтела, как будто впитав в себя яркий солнечный свет, и переливалась на солнце всполохами желтого, зеленого и кое-где пробивающегося красного. Перед школой не было ни души. Уроки то ли закончились, то ли он просто не пошел на последний урок, это не имело ни малейшего значения.

Все вокруг дышало миром и покоем. Листва лениво шелестела, хотя не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка.

Он ни разу не свернул по пути из спортзала к дверям, не посмотрел по сторонам. Ему было наплевать на то, как он выглядит, на испачканную форму, на то, что на лице наверняка остались следы. Он вздохнул полной грудью и почувствовал, как молоточки в висках вдруг синхронно перестали стучать.

Этот солнечный и яркий мир просто не мог, не имел права быть таким жестоким и несправедливым. Мир выглядел иначе, в нем будто не было места унижениям, боли и горечи.

Он знал, что это, к сожалению, неправда. Что мир куда более сложен и многогранен, а происходящее в нем запутано, и иногда кажется, что весь этот мир при кажущемся и внешнем великолепии соткан только из зла, лжи, предательства и страданий.

Но сегодня для него это не могло и не должно быть правдой. Испытания, выпавшие на его долю сегодня, должны были, просто обязаны были закончиться, он должен был выбрать до дна запас несправедливости и горечи, выпавший на его долю.

И испытания закончились.

Раньше он всегда торопился домой после уроков. Оказавшись в квартире, он ощущал защищенность и безопасность, это был его надежный мир, в котором действительно не было места злу и несправедливости. Но сегодня ему не хотелось домой. В этот момент вокруг него образовался его мир, который не требовал стен и запоров, просто соткался вокруг него. И даже боль, свернувшаяся внутри в спираль, похоже сжалась настолько туго, и стала занимать так мало места, что уступила место пустоте. Пустота наполнила его, и боль была вынуждена уйти, затаиться где-то в глубине. Всплеск энергии и скачок уровня адреналина, только что бушевавшего в крови, миновали.

Покой и пустота.

Ноги сами вели его. Все минувшие годы он старался обходить стороной задний двор школы. И сегодня, всего несколько часов назад он с ужасом думал о том, что ему предстоит там оказаться.

И сейчас он шел туда, погруженный в мысли, настолько разные, непоследовательные и сумбурные, что было бессмысленно их ловить, сортировать и выкладывать в нечто стройное.

Сейчас главным было то, что это был Его школьный двор. Солнце неторопливо пригревало его и время повернулось вспять, он опять был тут с Корейцем, неловкий и неуверенный в себе, смешной пацан, который хочет «научиться драться».

«Драться-то я так пожалуй и не научился», — подумалось ему, когда он уселся прямо в траву. Школьную форму было совсем не жалко, сейчас все эти мелочи не имели никакого значения.

«Интересно, а Олежек с Игорьком придут, как собирались, «после уроков»? — подумал он и невольно улыбнулся. То, что когда-то пугало его и делало ноги ватными, а тело непослушным и беспомощным, почему-то стало сейчас каким-то далеким и несущественным.

Он перекатился на живот и несколько минут рассматривал травинки, выбирая из них самую свежую и непожухлую, после чего сорвал ее и начал задумчиво грызть, почти так же, как Кореец тогда, таким недавним и таким далеким летом. Практически на том же самом месте.

«Не уснуть бы. Вот будет номер», — эта мысль позабавила его и заставила улыбнуться.